Исходный код души. Часть вторая.

Первая часть по ссылке

15

— Назовите себя и цель визита.

— Шломо Бар-Шай. Зачем я здесь, демон его зн…

— Анна Коэн. Специальный разовый пропуск для меня и для него.

— Подтверждено. Прошу выйти из капсулы.

Строгий просторный холл. Никого народу. Под ногами ошивается мелкий кибер. В углу, под потолком сложная система объективов.

— Встань в светящийся круг, мой господин… Прошу не закрывать глаза, и развернуть ладони рук вперёд… Большое спасибо. Пожалуйста, твой коммуникатор, чип памяти и чип-кошелёк в этот контейнер, — просторная прозрачная ячейка со стуком ушла в стену.

— Теперь ты, моя госпожа… Пожалуйста, коммуникатор и оружие… Это всё, можете следовать дальше. Вас ждёт внутренняя капсула.

Шломо чуть замешкался, с тревогой глядя вслед за проглоченным  стеной кошельком.

— Пожалуйста, скорее освободить холл, господа. На улице очередь из прибывающих.

Анна цепко взяла его за рукав, и потянула к мелким, открытым капсулам в противоположном конце холла.

— Пошли, никто на твои деньги не позарится. К тому же, арестованных у нас за казенный счёт кормят.

— А говорила, не шутить…, — Шломо обреченно поплёлся за прекрасной агентшей ,и плюхнулся на сидение капсулы.

— Я вовсе не шучу…

— Надеюсь всё же, что шу…, — чуть не прикусил язык, здесь не баловали мягкими стартами.

Гигантское здание минобороны вполне напоминало жилой комплекс в утренние часы, однако, внутренние коммуникации были хорошо дублированы, и развязаны. Не смотря не огромное количество встречных и поперечных, они перемещались очень быстро, почти без задержек.

Снова холл, снова та же процедура – опрос, сканирование. Правда с некоторым новшеством – в конце откуда-то сбоку вышел офицер, попросил Шломо наклонить голову и, повёл какой-то палочкой вокруг серьги в правом ухе, знаке клуба. Шломо, было подумал, что серьгу отберут, но проверка удовлетворила охранника. Анна нареканий не вызвала.

— Прошу вас, господа…, — часть стены отъехала и они, наконец-то, куда-то пришли.

16

Небольшая комната, кресла, низкий круглый столик, голографическая сфера больше привычных.

Навстречу встал человек… Афро-израильтянин в штатском, высокий и очень тощий. Средних лет, но в волосах основательная седина. Похоже, омолаживающей техникой пренебрегает. За это, Шломо сразу зауважал его, но как оказалось, преждевременно. Незнакомец был настроен крайне агрессивно.

— Анна, какого чёрта арестованный без наручников? Я должен напоминать тебе правила? А ты что уставился? – рявкнул он на Шломо, — А ну-ка садись сюда, в кресло.

Однако матёрого израильского обывателя-яппи, чьё знакомство с силовыми структурами ограничивалось художественными произведениями, а так же взяткой, которую однажды вытянул из него дорожный полицейский в Австралии, напугать солдафонским рыком было не просто.

— Итак, после доброго полицейского, — небрежный кивок в сторону Анны, — Пришёл черёд плохого…

— Может так случиться, Шломо, что у тебе теперь будут только плохие полицейские, — эмоциональный всплеск явно исчерпал запасы энергии черномазого великана, и он устало откинулся назад, болезненно прикрыв глаза. На худом лице проступили глубокие морщины.

— Во-первых, для тебя, я, опять же, не Шломо, а господин Бар-Шай. До тех пор, пока мы не подружились, чему мало шансов.

— Ох, началось опять, — Анна мученически завела глаза.

— Во-вторых, — продолжая развивать наступление, — Я уже весь из себя такой напуганный и готов во всём признаться. Но мне никак не расскажут, в чём…

— Да, — печально ответил негр, массируя лоб, — На твоё счастье, я не спал около двух суток, так что, на роль плохого полицейского не гожусь. Анна, тем более… Но ты нам нужен, доктор.

— На приём следует записаться у моей секретарши, с восьми утра…

— Твоё чувство юмора особо отмечено в твоём досье, однако… Кстати, я специальный агент Шабака, Шай Квамбо.

— Я польщён… Одна знакомая агентша у меня уже есть, но специальных агентов…

— Так вот, мой господин Бар-Шай. Чтоб помочь тебе полюбить правительственных агентов, я хотел бы процитировать несколько эпизодов из твоего досье, доктор.

— Предупреждаю, та Василиса, из параллельного класса “бет”, сама попросила, чтоб я её поцеловал на переменке, так что, рассматривать это, как сексуальные домогательства…

— Вчера, например, ты получил полтора миллиона новых иен наличными, не выписав никакого финансового документа. И это, при том, что клиент тут же отправил к тебе двух киллеров, которых нам пришлось взять, а с Калмановичем договариваться на таком уровне, что тебе и не снилось. Мог бы заплатить налог, хотя бы из благодарности.

— Я искренне рад, что наша Общая Служба Безопасности исчерпала свои функции и занялась фискальными делами. Во-истину, в золотом веке живём мы…

— Далее, — методично продолжил Шай, с мучительным выражением лица, вглядываясь в сферу, — Не ранее, как в этом году, ты изволил приобрести на чёрном рынке, краденный на складе Цахаля, нейронный терминал с софтом оборонного назначения, а так же, несколько раз незаконно воспользовался им…

— Местный полицейский околоток, плюс, инспекция минздрава… Если у вас положена денежная премия за сдачу по инстанциям мелких нарушителей, я готов предложить больше…

— А три года назад ты, мой господин, не имея лицензии нейроаналитика, разработал и написал софт, который, опять же, без малейшей лицензии, использовал на своих пациентах.

— Ну, это нечестно. Во-первых, это был не пациент, а доброволец из коллег. Во-вторых, бот был гениальный, а мафия, засевшая в лицензионном отделе минздрава…

— Таким образом! – из-за всех сил зажмурив глаза, проревел Шай, — Таким образом, уважаемый господин доктор, ты заработал тюремное заключение от налогового управление, штраф и административный надзор от полиции и лишение лицензии на медицинскую практику от министерства здравоохранения.

— Однако, если я подпишу согласие доносить на своих пациентов, коллег и подружек…

— Нет, я больше не могу, — Шай свалился в кресло, растирая виски,- Как жаль, что здесь отбирают оружие… Анна, давай ты, я больше не могу.

— Вообщем так, Шломо, — очень серьёзно проговорила Анна, пристально глядя в глаза, — Нам нужна твоя помощь. Здесь, в этом здании, имеется человек, которому ты должен помочь, использовав все твои способности. И при этом, сохранив абсолютную тайну, по поводу всего, что ты здесь узнаешь и сделаешь.

— Прямо как Калмановичу вчера…

— Нет, не как Калмановичу. Во-первых, тебе не заплатят, во-вторых, тебя не убьют.

— Ага, значит вся эта шпионская операция была затеяна исключительно ради того, чтоб я бесплатно всадил какому-нибудь блатному генералу бот для ращения волос…

— Слу-у-шай, Аннушка, — неожиданно воспрянул Шай – А давай его на нары, в камеру на недельку… а потом снова побеседуем, глядишь и…

Стена в дальнем углу стремительно распахнулась, и в комнату широкими шагами вошёл ухоженный мужчина в строгом официальном костюме – голубые джинсы, светлая безрукавка, тонкая чёрная лента на шее.

— Ну, вы закончили? Объяснили ему, предварительно?

Шай что-то неопределенно промычал.

— Ясно… спецы, блин. Идите уж в зал, я сам здесь…

Мужчина подозвал кресло и сел напротив Шломо, охватив его властным взглядом.

Красавчик, а? Этот ботами не брезгует, по всему видно.

— Итак, господин Бар-Шай, давай познакомимся. Мир тебе. Меня зовут Илия Шварц. Я референт премьер министра.

— Ого… Мир. И чем же я могу помочь тебе, уважаемый референт?

— Прежде всего, ответь мне на один вопрос, пожалуйста.

О, нет…, мысленно взмолился Шломо.

— Скажи мне, доктор, — неумолимо продолжал чиновник, — Ты веришь в сглаз?

17

— Но почему я, почему я!? – орал Шломо, выразительно жестикулируя, — В стране с полсотни практикующих нейропрограммистов! А в Поднебесной, так вообще… Пусть кто-то из них занимается этой хиромантией, а меня увольте!

— Потому что мы посчитали тебя самым подходящим, — увещевательным тоном тянул Шварц.

— Есть ещё профессура, есть Макклинз, наконец! Какого чёрта?!

— Именно профессор Макклинз нам тебя и рекомендовал, мой господин, — тем же тоном.

— И всё только потому, что какой-то параноик взмахнул волшебной палочкой и крикнул “авада кадавра”, вы тут устроили…!?

— Что ещё за кадавра? — удивился Илия.

— А, — махнул рукой Шломо, — Есть такая детская книга старинная.

— Книга… Ну и в добавок ко всему, ты оказался наиболее благонадёжным из всей вашей учёной братии.

Убьют меня в клубе, с ужасом подумал Шломо, съедят, распнут, защекочут…

— Да- да, я знаю, что это не в моде у вас, нынче, а всё же, речь о премьер-министре… а ты…, ты ведь еврей, доктор?

—  В некоторой степени, — осторожно ответил Шломо. Его родословная была не самой простой вещью.

— Ну вот видишь… Так что ты знаешь о “пульса де-нура”?

— У нас каждый это знает, — пожал плечами Шломо, — В нейроаналитике этот термин используется в описании вспомогательных функций бота. Так принято называть программный модуль, который предотвращает…

— А мистическое значение этого выражения тебе известно?

— В той же степени, как ваш сглаз, — вынужденно рассмеялся Шломо, — Знаю, что это какая-то гадость, судя по аналогиям. Когда я слушал курс по основам Кабалы, лектор отзывался об этом весьма пренебрежительно.

— А почему тебя, вообще, понесло на кабалистику? – заинтересовался Шварц, —  Ваша профессия считается символом атеизма. Исходный код души и всё такое…

— Это один из учеников  Ави Заславского. Он ввёл традицию в описании структур нейронной сети и софта использовать терминологию из книги Зоар. Ну и у нас считалось хорошим тоном знать оригинальное значение этих терминов. В Еврейском Университете для нас специальный курс читали. Кабала для атеистов.

— Забавно, — Илия улыбнулся. Его лицо сразу стало добрым, располагающим. – Ну, я, как ты понимаешь, прочёл и прослушал об этом понятии всё, что было в сети и в библиотеках. Так что, собираюсь прочитать тебе небольшую лекцию.

— А может, не надо? — жалобно взмолился Шломо. — Давайте я лучше нашему премьеру цвет глаз поменяю. Совершенно бесплатно. Вот мне только на неделе новую разработку показали, очень экзотично. Или потенция… Точно! У меня такой бот есть, человек прямо Казановой становится так, что никакие сглазы…

— Если бы ты знал мой распорядок дня и ночи, дорогой господин Бар-Шай, ты понял бы, что у меня нет ни малейшего шанса воспользоваться твоим предложением.

Габриэль Терентьеф, премьер-министр государства Израиль, был неброским человеком. Славяно-азиатский тип, весьма нередкий на современном Ближнем Востоке, господин премьер был рыхл и прост лицом. Его харизма была, отнюдь,  не плодом представительной внешности или славного военного прошлого, она была его собственной.

Господин Терентьеф превосходно олицетворял собой уникальность текущего периода истории человечества, когда производственный капитал, на полях политических баталий, взял вверх над генеральскими погонами. Временно, разумеется…

— Господин, премьер, мир тебе — Шломо почтительно встал. Фрондерство, фрондерством, но перед ним был символ.

— Мир. Сиди, доктор, сиди… я тоже с вами присяду, — премьер позвал кресло и забрался в него поглубже…, — Во-от та-ак. Тут мне обещали, что целых полчаса ничего не произойдёт. Правда, за последние лет 50 я такого не припомню, но вдруг… Говори, Илюша, мы слушаем.

— Ну, я постараюсь коротко…, — референт потёр лоб, сосредотачиваясь, -“Пульса де-нура” –термин на арамейском из Устной Торы, включающий в себе латинский неологизм “пульса” – удар, и означающий избиение, наказание огнём. Он встречается в нескольких смыслах и нигде не является ключевым. Но вот, где-то, в конце прошлого тысячелетия некой группой раввинов, был разработан мистический ритуал, содержащий проклятие, призывающее на его жертву некую кару свыше.. вернее, молитва о такой каре.  Ритуал его авторы назвали “пульса де-нура”. Я советовался с выдающимися деятелями нашей религии, в отношении ритуала. Все они, в один голос, характеризуют его, как мистификация и шарлатанство… однако.

— Что, однако? — язвительно спросил Шломо.

— Скажи же ему, Илия, — нетерпеливо проговорил премьер, — переходи к главному.

— Минутку…  Вот, погляди, это с полицейской камеры на одном из старых кладбищ в Самарии… Внизу текст восстановленной озвучки.

Ролик прокручивался минут десять. Прекрасно заснятая и озвученная голограмма захватывала.

— А здорово, этот в белом скачет, — немного помолчав, сказал Шломо, — И голос у него ничего, в нашем клубе приняли бы.  За что это они тебе, мой господин?

— За Хеврон, — печально вздохнул премьер, — Как несправедливо. Такой договор вышел, просто куколка. Этот клоун раис, пыжился, как жаба, а в конце мне всё отдал, ну просто всё… Мне говорили потом, даже кальян расколотил с досады. А эти недовольны…

Он, некоторое время, молча жестикулировал, потом его опять прорвало, — Макпела наша, представляете, Макпела, после полутора веков спора. А это туристы, паломники… да я… да я там такой туристский комплекс отгрохаю, как нигде в мире… А новые кварталы, законные наши? Это будет новый мегаполис, а при сегодняшних ценах на землю, — он снова горестно развёл руками, — Недовольны… проклинают, надо же…

— Итак? – перебил патрона референт.

— Итак, господа, — торжественно проговорил Шломо, — Вашу трансляцию с вечеринки в психиатрической лечебнице я внимательно просмотрел, и, как врач, могу вас заверить, что вашему здоровью ничего не угрожает . В отношении  же участников действа, нейропрограмные способы лечения шизофрении пока находятся на стадии лицензирования, так что им я смогу помочь года через три, не раньше. Надеюсь, я вам помог, и теперь могу…

— Постой, доктор. Ты ещё, главного не знаешь. Не знаю, обратил ли ты внимание, но кроме господина премьера, в обряде упоминался ещё и министр обороны, и он…

— Габи! Началось…! – поджарый брюнет в генеральских погонах просунулся в комнату.

— Ну зачем я там нужен? Нет, ну что я в этом понимаю? Как мне не хватает моего Махмудика… – воздел руки премьер, неохотно выбираясь из кресла, — Ну ладно, пошли воевать, пошли, пошли…

— Пойдём смотреть войну, доктор, — Шварц тоже поднялся. Так хорошо, как отсюда, ты её нигде не увидишь.

18

Помещение, предназначенное для управления боевыми действиями, на иврите называется “комната войны”. Этот лаконичный, ёмкий термин прекрасно характеризовал главный центр управления кибероболочки генштаба Цахаля.

Круглый зал был просторен, и свободен от мебели. Кресла разогнали по углам, почти все присутствующие стояли.

Огромная сфера отображала символическую карту перемещения войск, на основе рельефа юга Сирийской провинции халифата,  Голанских Высот, Галилеи, южной части Ливанской провинции. По залу плавали, так же, десятки стандартных сфер. Большая группа высокопоставленных военных, в центре зала, в большинстве своём, переговариваясь, рассматривали карту. Некоторые подзывали малые сферы, рассматривали какие-то детали, отдавали распоряжения.

У стен сидели несколько десятков молодых офицеров-операторов. Каждый, вглядываясь вглубь своей сферы-терминала, производил руками загадочные пассы, смысл которых был виден только ему, там, в кибернетическом зазеркалье оболочки.  Операторы были единственные, кто сидел в зале.

В левом углу Шломо заметил группу штатских. Узнал нескольких знаменитых корреспондентов и комментаторов новостей, израильских, китайских, российских…. Многих других. Шломо, с удивлением, заметил представителей прессы халифата, и подивился абсурдности современной международной конъюнктуры. Каждый, подобно операторам, жестикулировал, говорил на своём языке, вёл репортаж в своей виртуальной студии.

Шломо заметил в толпе Анну, и поспешил присоединиться.

— Скажи мне, госпожа Коэн, мы ведь воюем с Турецко-Персидским халифатом? Или я что-то путаю?

—  Госпожа Коэн, мой господин Бар-Шай, в течении 24 часов после ареста, ни на какие вопросы тебе отвечать не обязана. Анна ответит тебе, Шломо, на любой вопрос, так что, выбирай…

— Она ещё обижается…

— Товарищи, потише пожалуйста, — шикнул кто-то из журналистов, по-китайски…

— Извините… Ну хорошо, Анна, Анна… я прошу.

— Ну вот… ну да, сегодня мы воюем с халифатом.

— А почему, их корреспонденты в зале? Ведь они могут информировать своих в реальном времени.

— О чём? В военном киберстолкновении, победа обеспечивается превосходством технологий и военных наук. Они же здесь могут лишь получить понятия о дислокации сил, и их действиях. Первое сегодня скрыть невозможно. Орбитальные сканнеры есть у всех. Действия же боевых киберсистем, происходят в таком темпе, что передача данных о них будет всегда запаздывать. Зато, мы демонстрируем всему, что хотели мира, но были вероломно атакованы.

— А что, люди вообще в войне не участвуют?

— Так сказать будет преувеличением. Люди не идут в штыковую атаку и не пилотируют боевые машины, если ты это имеешь в виду. Однако, каждое минимальное тактическое подразделение контролируется, хотя бы, одним оператором – звено истребителей, танковый взвод, космический штурмовой аппарат.

Кажется, виртуалка даёт искажённое представление о современной войне, подумал Шломо. А как же, тот герой в самоходной броне, что крошил лазером исламских террористов в Тибете?

— А как же, герои-солдаты? Их совсем не осталось?

— У нас, только для спецопераций , парадов и…

Премьер, возглавлявший толпу генералов, возмущённо всплеснул руками, — Нет, вы видите? Они запускают ракеты! И это, называется, цивилизованная держава… Я им предложил совместную эксплуатацию национальных парков, замечательный туристский проект, который принёс бы и нам и им кучу денег. А они запускают ракеты…. И Махмуд болен. Ну дай им, Аммарчик, что я ещё могу сделать?

Поджарый красавец брюнет, узнанный Шломо, как начальник генштаба, генерал Аммар Аль-джуль-Бахра, заговорил, сосредоточено глядя на карту,

— Начать подавление первого эшелона… Валентин! Сейчас по твоей ПВО прилетит всё, что у них есть. За каждый прорыв ответишь всерьёз, ты меня знаешь…

— Что сейчас происходит, ничего не понимаю?- жалобно зашептал Шломо, теребя Анну за плечо.

— Перестань, щекотно… Халифат нанёс массированный удар плазменными кассетами. Они хотят подавить вывести из строя военные базы, энергетику, связь… посеять панику в тылу перед наземной атакой.

— И что? – с весёлым испугом. Это были совсем новые ощущения, они затягивали, восхищали…

— Не бойся доктор, у них нет шансов.

— Прорыв ПВО Кацрина… одна кассета прорвалась!- выкрикнул один из операторов. Толпа шарахнулась.

— Что резервные перехватчики?! – это кто-то из генералов, — А-а, вижу, уже действуют.

— Прокол, попадание по жилому комплексу,-  в отчаяние закричал кто-то, — … смотрите!

На огромном белоснежном кубе жилого комплекса виднелась чёрная клякса плазменного попадания, клубящаяся белёсым пирофагом… Крошечная совсем, максимум, одна комната пострадала, что они всполошились?

— Ж.жертвы есть? — заикаясь , проблеял премьер, — Ай, да что я спрашиваю? С моим-то счастьем… Они же все в салонах перед сферами устроились, как в театре…

— Одна погибшая, несколько пострадавших от шока…

— А-а, — уже завизжал премьер, — Где Валентин? Придурок! – Он налетел на толстого пейсатого генерала в чёрной кипе, и вцепился ему в бороду, — Придурок! Где твоя система тройного контроля? Где 8 миллиардов новых иен? Ты знаешь, козёл пархатый, что за это попадание со мной завтра в Кнессете сделают?! Это я, из-за тебя, конкретно попал, я…

Как не странно, эксцентричность премьера интересовала только корреспондентов. Генералитет и, даже, оттрепленый за пейсы Валентин,  продолжали действовать деловито, без особой паники. Премьер, впрочем, закончив спектакль перед камерами, тоже успокоился.

— Проблемы в Аль-Гарбие, — сонамбулически выдал оператор, — Полиция сообщает, о бунте сторонников имама Мустафы Рабиновича. Они подожгли стационар ПВО, и устроили перед ним молебен аллаху за победу халифата.

— Ну так пошлите туда мобильный модуль, — раздражённо буркнул премьер.

— Уже, — кротко ответил Валентин, — только, — добавил он, поспешно отодвигаясь от Терентьефа, — Не успеет долететь модуль. Сейчас им врежет крепко…

— Попадание по Аль-Гарбие… есть жертвы среди молящихся на площади… похоже, много. Имам Рабинович тяжело ранен.

— Ну, теперь мне самому, впору молиться, — как-то спокойно сказал премьер. – Завтрашнего заседания мне, по-любому, не пережить.

— Однако, они зарвались, — заметил начгенштаба, оторвавшись на секунду от командования, — Бьют по городам, массировано. Так не принято… Решать тебе, Габи, но я бы ответил адекватно.

— Да,  да, да, да – возбуждённо подскочил премьер, — Если красиво и аккуратно врезать, мой завтрашний линч можно смягчить… Но сам я такие вещи решать не могу, а ну ка, Илюша, Жёлтого Папу мне… Он точно не занят, ждёт вызова, я то знаю.

На новой небольшой сфере, раскрывшейся перед Терентьефым, появилось спокойное, как Великая Китайская Стена, лицо в круглых, старомодных очках…

Это был, сейчас, самый могущественный человек в мире, генеральный секретарь компартии Китайской Федерации, товарищ Лян, какой-то там… Чун… полного имени Шломо не помнил, произносилось оно сложно, но в личности не сомневался. Эти антикварные очки были у генсеков Поднебесной, чуть ли не символом власти…

— Здраствуйте, здраствуйте дорогой господин Терентьеф, — медленно закивал, и заговорил генсек, — Как Ваше здоровье, как идёт война?

— Спасибо за заботу, уважаемый товарищ Лян, — премьер владел классическим пекинским диалектом просто идеально, — Войну сейчас закончим… Ведь так, генерал?

Аммар, не отрываясь от карты, мужественно кивнул.

— Однако, у нас неприятности…

— Да, да, я слышал…ай-ай… Примите мои глубочайшие соболезнования Вам и родственникам погибших, а так же пожелание скорейшего выздоровления раненным.

Корреспонденты усилили бормотание.

— Как Вы понимаете, товарищ Лян, мы не можем оставить намеренный удар по гражданским без адекватного ответа.

— Бейрут, Дамаск? – деловито спросил генсек.

— Нет, — твёрдо ответил премьер, — Бейрут, фактически, наш. Фалангисты завершили переворот. А по Дамаску нельзя. Мы ждём восстания алавитов со дня на день. Надо Тегеран, Стамбул или Баку, хотя бы…

— Ну ладно, Стамбул, — по-доброму улыбнулся генсек, — но только по военным объектам. Постарайтесь не затягивать, пора кончать войну…

— Большое спасибо, дорогой товарищ Лян. Мы в отчаянии, что оторвали Вас от работы, — Терентьеф глубоко поклонился.

— Стамбул, — послышался голос одного из операторов – Готовность к лучевому удару орбитальным комплексом. Банк возможных целей – министерство обороны, военный аэродром, казарма гвардии халифа, бункер контрразведки…

— Бункер отставить, над ним гостиница…

— Дворец халифа?

— Вы там с ума посходили… меня потом заставят платить за разрушения памятника старины…

— Ладно, дворец отставить… Босфорский мост?

— Босфорский мост принадлежит Калмановичу, будто не знаете, — сварливо рявкнул премьер, — И вообще, трёх целей хватит. Знаете сколько мне обходится каждый выстрел?

— Залп… Сделано.

— Уважаемые дамы, и господа… мой господин, премьер-министр, —  громко провозгласил генерал Аммар Аль-джуль-Бахра, — Поздравляю вас с нашей общей победой. Война успешно окончена, для более подробной информации  прошу следить за пресс-релизами Цахаля.

— Пресс-конференция! – жалобно пискнула корреспондентка из Франции.

— Скажите, скажите, чем объясняется отсутствие господина Мухаммеда Села, министра обороны? —  заскакал, как козлик какой-то японец или вьетнамец.

— Пресс-конференция, дамы и господа, состоится завтра, в пресс-центре Кнессета, в Иерусалиме… , — не меняя тона, величественно продолжил начгенштаба, — Ещё раз, спасибо за внимание, прошу извинить.

Аммар торжественно пожал руку премьеру, и всем генералам, по очереди… Валентину, после рукопожатия, отвесил подзатыльник, и широкими шагами пошёл к выходу. Генералы потянулись за ним, корреспонденты, умоляюще чирикая, поспешили следом. Огромная сфера начала медленно сворачиваться. Сферы помельче исчезли мгновенно, мыльными пузырями. Операторы, один за другим, тоже начали уходить из зала.

— А… Анна, что это было? – пролепетал ошеломлённый Шломо.

— Это была война… и мы, вроде бы победили, — рассмеялась Анна. — Погоди, через пять минут начнут передавать статистику, мы точно узнаем.

— В.война?! За 26 минут?

— За шесть лет, доктор. Шесть лет разрабатывались алгоритмы, программировались киберсистемы и отрабатывались модели этой войны. А в эти, 23, кстати, минуты, программы всего лишь запускались и выполнялись. Ты видел, как было красиво?

— Ничего я не видел, — мрачно буркнул Шломо. Он чувствовал себя обманутым в лучших ожиданиях. Война – последний, сохранившийся апофеоз романтики и героизма, оказался очередной поделкой системных аналитиков и программистов.

— Я видел только, как мой пациент,  премьер-министр, генерала за пейсы таскал.

— Жаль, — весело огорчилась Анна,-  надо было на сферы смотреть… Мне больше всего понравилось, когда минные поля вакуумным ковром накрыли.

— А по мне, так лучше воздушный бой над Средиземным морем, — зевая до ушей, сказал Шай. —  Классная лучевая дуэль. Ладно, пошли обратно. Господин Шварц сейчас к нам вернётся.

— Но, хотя бы, расскажите, что, в точности, произошло? – взмолился Шломо, — Меня же в клубе съедят. Когда ещё я такое увижу.

— Да, в следующий раз к нам не скоро полезут… Ну, если коротко… Халифат планировал, как всегда, вернуть Голаны и, отхватить кусок Галилеи, чтоб прекратить снабжение христианских сепаратистов в Ливане. Они сосредоточили силы южнее Дамаска, за линиями минных полей и противотанковых комплексов. Накопили ракеты с плазменными кассетами. Расчёт, вероятно, был закидать нас плазмой, а тем временем танковым ударом захватить несколько плацдармов, и вынудить нас к переговорам.

— Я так понимаю, что не вышло?

— Правильно понимаешь. Прежде всего, их ракеты не смогли пройти ПВО. Эти лучевые кибер-модули, можно сказать, поставили точку в истории ракетного оружия. Далее, в их авиации оказалось больше пропаганды, чем технологий. Превосходство в воздухе было достигнуто в течении первых 4 минут. Остальное было уже делом техники. Сейчас мы стоим в предместьях Дамаска. Собственно, мы могли бы оккупировать весь халифат, если бы совсем спятили. Они потеряли всю авиацию, бронетехнику и всё ракетное оружие, что было в сирийской провинции. Вообще, в смысле резервов, халифат покоцан основательно. Вряд ли они теперь удержат Ливан и Кипр. Да и Сирия, кажется, на грани. Алавиты таки взбунтовались.

— И всё за 23 минуты?

— Ты забыл ещё уничтожение их орбитальной группировки и… — Шай хитро сощурился, — Говорят, военная база его исламского величества в Море Дождей… вероятно, метеоритная атака… трагическое совпадение…

— Шай, — возмущённо воскликнула Анна, — Шломо, последнее постарайся забыть, пожалуйста…

— Да ладно… Господин референт сказал, что доктор благонадёжен, — Шай ухмыльнулся, —  Мы потеряли десять процентов кибертанков, до сорока процентов киберавиации… но с этим лучше к премьеру. Он, наверняка, уже для Поднебесной счёт приготовил с точностью до иены.

— Ну ладно, а люди? Ведь есть потери…

— Ну, погибла старушка в Кацрине. Кажется, испугавшись, упала в шахту… В Аль-Гарбия погибли семь человек, много пострадавших. Их имаму, этому клоуну Рабиновичу, обе ноги выращивать придётся. Если к тебе обратится, ты уж сделай две левые…  В халифате, конечно, прилично пострадало, крепко по министерству врезали, теперь там проще стадион устроить.

— Шай, — проговорила Анна, испуганно глядя в сферу… — Тут что-то странное…

— Что это с тобой, мой господин Шварц, — удивился Шломо, глядя на бледного, как мел референта, как раз, вошедшего в комнату.

— Вы… а вы уже видели?

— Что, — спросил Шломо, бросив взгляд на сферу, из-за плеча Анны, — Ох! Как это? Почему так много?

Потери халифата выражались несуразно большой цифрой. И цифра эта продолжала расти… уточнялась… тысяча, две тысячи, ещё… чудовищно, таких потерь в современной войне быть не должно.

— Это в Стамбуле? — спросил Шломо, прикусив губу.

— Кто же мог знать? – ни к кому не обращаясь, потерянно заговорил Шварц, — Эти козлотурки разместили в первом эшелоне дивизию бронепехоты.

— Разве, ещё есть такой род войск? —  удивилась Анна.

— Мы тоже думали, что нет. А они готовили нам сюрприз, прорыв и оккупацию Голан пехотинцами в древних экзоскелетах. В принципе, грамотная идея, если б мы знали, что там люди, тяжёлых средств никто бы не применял. Но они покрыли древнюю броню каким-то хитрым синтетиком, и сканеры показали скопление кибертехники…

— И что с ними?

— Уже ничего… мокрая пыль. В первые же секунды мы применили вакуумный ковёр, делали проход для танков. Кто ж мог знать? У оппозиции праздник сегодня…

— Сочувствую, — Шломо потерял интерес к происходящему, — Я вам ещё нужен, господа и дамы? У меня работа. Секретарша, злая, как…

— Твою секретаршу мы проинформировали, — заметила Анна, — Будем продолжать, господин Шварц?

— Не сегодня, — ответил чиновник, постепенно успокоившись., — И не завтра, поскольку я понятия не имею, что у нас завтра будет за правительство, и где буду я сам… Вот, что, Шай, возьми с него подписку, и отпусти. А ты, мой господин, будь, пожалуйста, в своём кабинете…  — Шварц раскрыл маленькую сферу на ладони, — Да, послезавтра, с 8 утра.

— А вообще то, — Шварц ни к кому не обращался, он уже занялся политическими комбинациями, — Может быть, и к лучшему. Придётся слить левых и арабов, но панславянский блок такой расклад полюбит, и новый кабинет может оказаться гораздо удобнее… Не-ет, главное успокоить желтопузых. Если товарища генсека убедить, что мы в одной лодке, внутренние проблемы мы, как-нибудь, разрулим…, — уже скрываясь за дверью.

19

“…Комиссия Всемирного Сотрудничества, резко осудила израильское правительство за применение преувеличенной силы в сегодняшней войне с халифатом. Резолюция была принята единогласно…”

Шломо ещё раз окунулся в обжигающую февральскую волну, проплыл несколько метров под водой, и стал выбираться на берег. Можно ворчать на боты сколько угодно, но именно нейронный  робот терморегуляции сводил ощущения ледяной воды, к чистым ощущениям, без последствий для здоровья. Позагорать, благодаря разогнавшим тучи военным, тоже было можно, но следовало возвращаться к будням. Его капсула уже прибыла к терминалу тель-авивского пляжа, да и нежданный выходной пора было заканчивать. Ципи связывалась с ним дважды, требуя принять хотя бы вечерних пациентов. Завтрашний день так же обещал быть сумасшедшим, из-за отмены очередей сегодня утром и послезавтра.

Чёрт бы побрал всех чиновников на свете… И Анна — стерва, красивая, но стерва…

—  Имей в виду, доктор, болтовня о том, что ты сегодня услышал, увидел и узнал, гарантирует тебе неприятности совсем иного уровня, чем те, которые обещал тебе Шай…

Век бы тебя не слышать, не видеть и не знать…

“…Форум министров иностранных дел ЕС поздравил армию, его величества, повелителя правоверных с очередной славной победой над сионистским образованием. Секретарь форума потребовал от, так называемого, Израиля немедленно отвести войска с захваченных сегодня, суверенных территорий халифата…”

Третий вызов от Ципи застиг его уже на подъезде к зданию…

— Ципочка, я уже тут, тут…

— Доктор, срочный вызов из Адассы… Там пациент тяжёлый, а их программист занят. Ты как?

— Ну, раз срочный, еду туда, — печально сказал Шломо, отдавая команду капсуле, — Скажи пациентам, что меня взяли в плен на войне…

— Тьфу-тьфу, без дурного глаза…

— И ты туда же… а что за случай в Адассе?

— Тяжело раненный, ноги надо выращивать. Некто… сейчас, ага, некто Мустафа Рабинович.

— Ага, — с мрачным удовлетворением проговорил Шломо, -Это оч..чень удачно, что он именно ко мне попал.

20

— И всё же, я не понимаю, господин Шварц… Мне просто не укладывается в голову, что всё это давление, шантаж, операция Шабака, всё из-за этого дикого обряда.

Шломо, до последнего, надеялся, что Шварц не придёт, и абсурдность последних дней останется забавным воспоминанием, о котором, когда-нибудь позже можно будет поведать в клубе. Но господин референт премьер-министра явился ровно в восемь, как обещал.

— Мой господин, доктор… у нас есть причины беспокоиться.

— Да нет, нет у вас никаких причин. Будь вы, с премьером, религиозны, я б сказал, что даже раввины называют “пульсу” мистификацией. Но господин  Терентьеф – известный богохульник, его вечно ругают в за это. Ты, господин Шварц, я полагаю..?

— Нет, — ответил Шварц, — Я совсем не верующий… Именно поэтому, я пришёл к тебе.

— Ничего не понимаю.

— Сейчас поймёшь. Если позволишь, я воспользуюсь твоей оболочкой.

— Тебе известен этот человек? — Шварц раскрыл старинную плоскую фотографию.

— Нет, — пожал плечами Шломо, — Историей я не очень-то интересуюсь.

— Я подскажу. Его имя Ицхак Рабин.

— Это… это, кажется, один из древних царей Израиля… Это, у которого много жён было, да?

— Ну и каша у тебя в голове, мой господин, — Шварц в деланном ужасе взялся за голову, — Этот человек жил, всего лишь, в позапрошлом веке. Он был премьер-министром.

— Ну и что, — смущённо сказал Шломо, — не люблю я историю, и вообще… всяких премьер-министров, за эти дни, я уже видел даже слишком много.

— Премьер-министр, Ицхак Рабин, — снова терпеливо потянул Шварц, — В 90-х годах 20-го века подписал с палестинцами очередной мирный договор. Признаться, мне не удалось выяснить точно, в чём там дело было, но правые еврейские партии очень на него рассердились.

—  И какая связь?

— И вот, несколько радикальных раввинов провели ритуал “пульса де-нура”. Далее, по прошествии очень короткого срока, тогдашний Шабак подготовил очень некрасивую операцию. Во время выступления Рабина, была инсценирована попытка покушения. Вероятно, надо было кого-то там дискредитировать. Мы бы на такую пошлость не пошли…

— А-а, в самом деле?

— Не отвлекайся, мой господин… Так вот, в операции произошёл сбой. Фанатик – радикал, которого использовали в тёмную, перед началом операции, проверил и перезарядил оружие, и вместо имитации, вышло настоящее покушение. Премьер был убит.

— И из-за этого дурацкого совпадения вы всполошились ?

— Погоди, есть ещё. Ещё один премьер, некто Ариэль Шарон. Пришёл к власти в начале 21 столетья, во время очередной войны с палестинцами, под весьма милитаристскими лозунгами. Войну, таки, закончил успешно, однако, потом организовал выселение евреев из Газы.

— Что это евреи делали на этой безнадёжной помойке? – удивился Шломо.

— Тогда было всё по-другому, доктор. Э-э, можно кофе? Как зовут местную кибероболочку?

— Никак… Ципи, приготовь нам кофе, пожалуйста, – в ответ на недоуменный взгляд Шварца, пояснил, – Бар-процессор в медицинском кабинете держать запрещено, приходится секретаршу просить.

— Ясно. Так вот, значит, выселил он евреев из Газы. Снова, гнев радикалов, “пульса де нура”, инсульт, многолетняя кома, смерть…

— Надо же. А ещё примеры есть? – сюжет начинал занимать Шломо.

— Целых три. Буквально, 10 лет спустя очередной премьер… имя какое-то сложное, как его, — сосредоточено роясь в сфере, — Не важно. Похожая история. Пришёл к власти, как правый радикал. Затеял обмен территориями с палестинцами. Рассердил кого-то. Снова “пульса” и авиакатастрофа по дороге в Вашингтон.

— Куда? Где это?

— Вашингтон, это столица США, — терпеливо объяснил Шварц, — В те времена, уважаемый господин, США играли роль нынешней Поднебесной.

— Ты меня мистифицируешь. Я, уж скорее, поверю в дурной глаз.

— И тем не менее. Мир, вообще, тогда очень отличался от нынешнего… Итак, как мы видим, это уже третий случай… Далее, пятидесятые годы. Этот период истории я знаю хорошо. После Ефратского конфликта, Турция оккупировала Сирию. Турецкое руководство оказалось в состоянии конфликта со всем миром – с Ираном, Курдистаном, Грецией, Россией, странами Кавказа, словом, все границы пылали… Им было очень важно добиться мира хоть с кем-то, тем более, что это гарантировало политическую поддержку США, всё ещё важную тогда.

Шварц отпил кофе, и поморщился… слишком крепко.

— Так вот, турецкий премьер, после аннексии Сирии, внезапно предложил нашему премьеру, Михаэлю Левину мирный договор в обмен на символические уступки на Голанах. Предложение выглядело крайне заманчиво, плюс, опять же, США… Вообщем, правительство согласилось. Разумеется, последовала  “пульса”, но вроде бы, без последствий. Были подписаны предварительные протоколы, и стороны прибыли в Кэмп-Девид. Было такое злосчастное место в Америке, в котором…

— Про Кэмп-Дэвид я помню из школы, — оживился Шломо, — Ядерный джихад…

— Верно. Именно тогда, в 2054 году шиитские террористы подорвали в Кэмп-Дэвиде ядерный фугас. Все президенты, премьеры, и ещё куча важных персон со всего света превратились в пар, а весь мир пошёл к чёрту.

— Потом нам объясняли, что настоящей катастрофой было изобретение лучей Ди Эн.

— Ну да, среди историков ходит такая версия. Теория была разработана, кстати, в Технионе, в Хайфе в 30-х одах… удостоились Нобелевской премии. Но практическая реализация взяла лет 20, и вот тогда-то, припекло. После ядерного джихада, все стали строить излучатели Ди Эн Рей, и ядерное оружие потеряло смысл. Тут-то весь мир и соскочил с катушек, не стало главного предохранителя от войн  – Турция, Иран, Китай… особенно, Китай.

— Ладно, господин Шварц, я уже говорил, что историю люблю ещё меньше, чем мистику.

— Да, это к делу не относится. А последний случай тебе должен быть прекрасно известен. Хоть историю ты не любишь, но это, скорее, относится к устаревшим новостям, чем к истории, поскольку произошло в позапрошлом году.

— Неужели, тот сексуальный скандал в правительстве?

— Нет, — рассмеялся Шварц, — это было минувшим летом, а я имею именно позапрошлый год. Хотя твоя версия мне нравится больше…

— Подожди, мой господин, позволь мне угадать. Несчастный министр “Соломончик”?

— Твой тёзка, рав-реформист  Шломо Вассерман. Министр по делам религий и сексуальных меньшинств. Поставил коалиционным условием очередное восстановление Храма, за что и получил прозвище “Соломончик”. Ну, боссу-то всё равно, хоть Храм, хоть бордель, был бы бюджет терпимый… А вот ортодоксальным евреям, отнюдь не всё равно. Попытка строительства Храма до пришествия Мессии – тяжёлое кощунство.

— …И, разумеется, “пульса де нура”, и …

— Ты прав. “Пульса де нура”, и взрыв одного из строительных автоматов, как раз в момент посещения “Соломончиком” вожделенного строительства.

— Итак, пять, твёрдо установленных случаев, и вы всполошились. – задумчиво подытожил Шломо.

— Имеются ещё несколько невнятных слухов, относящихся, как к 20-му веку, так и к 21-му, но мы берём в расчёт лишь документально подтверждённые, когда пресловутые “пульсаденурщики” подвергались допросам в полиции. Они, кстати, никогда не скрывали своих намерений, и всегда открыто хвастались результатом, но…

— Но, за наведение порчи, у нас, пока ещё не судят… Так что же хотят от меня, мой господин?

Господин Шварц встал, и несколько раз прошёлся по комнате. Затем, подошёл к стене и открыл вид на город.

— Всё, — печально сказал он, — Война окончена, и такого солнца мы, теперь, до лета не увидим.

Фронт снеговых облаков победоносно наползал с запада, торопясь вернуть отобранную метеорологами территорию.

— Мой прадед учит меня, — усмехнулся Шломо, — Что, по бедуинским обычаям, о погоде и здоровье овец принято говорить в начале беседы, а не в середине.

— А мы, собственно, пришли к началу беседы, — ответил чиновник, — И теперь, я должен объяснить тебе, что мы от тебя хотим. А это сложно, поскольку мы и сами представляем это очень примерно.

— Объясни, хотя бы, почему вам понадобился нейропрограммист? Ну я понимаю, вы вдруг все решили, что премьера сглазили, и решили побеспокоиться о его здоровье, но почему ко мне? Не окулист, не гастроэнтеролог, не онколог…  Да!- припомнил Шломо, — А ведь там, в обряде,  ещё кого-то упоминали. Ну да, Мухаммед Села, это же наш министр обороны. А что с ним? Почему он на войну не пришёл?

— В том-то и дело, мой господин, — задушенным голосом проговорил Шварц, — министр Села уже неделю в глубочайшем коматозном состоянии. Нейросаботаж.

21

-Всё же, объясните мне, зачем нужна была эта полицейская похабщина, с подначками, шантажом?- спросил Шломо, раскрыв сферу – монитор витального процессора. Дела господина Селы были настолько плохи, что приходилось искусственно поддерживать самые элементарные функции организма. Собственно, у господина Селы уже больше не было никаких дел.

Отделение для VIP персон иерусалимского больничного комплекса Адассы Эйн Керем имело прекрасную звуковую изоляцию. Однако сумасшедший муравейник крупнейшей на Ближнем Востоке фабрики, производящей жизнь и здоровье, не позволял так просто замкнуться. Шум коммуникаций, споры с персоналом, объявления по громкой сети, ругань уставших ждать пациентов с  киберсистемой регистратур, невозмутимой как сфинкс, все эти голоса гигантского города-госпиталя технически удавалось заглушить, изолировать. Однако, некое энергетическое присутствие десятков тысяч людей, страдающих больных, деловой карусели медперсонала, операторов, врачей, техников… пространство бокса, казалось, трещало от бесшумного напряжёния…

— Оперативная необходимость, — развёл руками Шай, — Речь идёт о членах правительства. Таких либералов, как ты, мой господин, допуская к столь чувствительной информации, необходимо сажать хоть на какой-то крючок. Нам и так-то взяло немало времени найти подходящего специалиста.

— А я, значит, оказался самым благонадёжным?

— Ну не самым. Позволь тебе польстить, доктор, специалистов, способных выполнить в одиночку такую работу мы выявили троих. Однако, твой профессор отказался, рекомендовав тебя, а третий…, — Шай покрутил головой, — Третий сущий анархист, и сразу отпал.

Сволочь Макклинз… Плёл мне мансы про гремлинов и морских свинок, а сам, к тому времени, уже слил меня Шин Бет.

— Мне нужен нейротерминал, господин специальный агент, — Шломо закончил возиться со сканером, — Органические функции в полном порядке. Вы обратились по адресу, это именно нейросаботаж. Мне нужен нейротерминал, для начала, а в последствии, почти наверняка, нейрокомпилятор.

— Сейчас я распоряжусь, привезут.

— Куда привезут? Нейрокомпилятор занимает целый корпус. Это не прибор, а автоматизированный исследовательский центр.

— И где есть такой? — Шай потёр седой затылок.

— У нас, в Еврейском Университете. За границей… впрочем, вы не повезёте его за границу.

— Да уж. Ну ладно, терминал сейчас доставят, а с университетом пусть Шварц договаривается. Скажи, доктор, есть надежда?

— Для него, только в следующей жизни. Собственно, он умер неделю назад, это тебе любой медбрат скажет.

Шломо ещё раз внимательно изучил результаты сканирования. Ни ран, ни воспалений, ни токсинов, никаких поражений нервной системы. Система кровоснабжения, как у младенца. Исключительно здоровый человек, был господин Мухаммед Села. Исключительно здоровый организм, который внезапно остановился, как… как выключенная киберсистема. Несомненно, это по моей части.

22

— И ничего нельзя сделать? – в глазах генерала Аль-джуль-Бахра светилась детская обида, —  Такой сильный человек, замечательный командир…  Вот помню, в 79-м на Кипре он командовал высадкой, и мы…

— Аммар, оставь это для своих мемуаров, — оборвал начгенштаба министр финансов, высокий щуплый брюнет, нервного склада, — Господин Бар-Шай, продолжай пожалуйста.

Шломо чувствовал себя изрядно смущённым. К этому неожиданному брифингу, прямо в боксе Адассы, с первыми персонами государства его никто и не подумал приготовить. Вдруг на коммуникаторе появился Шварц и объявил, что сейчас члены правительства и начальник генштаба выслушают его отчёт по виртуалке. И тут-же, посреди бокса стали раскрываться сферы…

— Так вот, господа… и дамы, — поспешно добавил Шломо, разглядев собеседников…

В самом начале брифинга он впал в панику, сообразив, что никого из министров не знает, ни в лицо, ни по имени. Более того, в обилии официальной синевы джинсов, и рубашек на выпуск, ему никак не удавалось выделить даже, знакомого уже премьера. Однако, кибероболочка виртуальных совещаний оказалась милосердной к нему. На кого бы не падал взгляд Шломо, за рамкой сферы тут же появлялись его имя и должность.

— К сожалению, господин начгенштаба, на сегодня сделать ничего нельзя. Органически, господин Села совершенно здоров. – Шломо показал на монитор, — Вот. Витализатор поддерживает функции его тела без малейших затруднений. Но нейротерминал рисует полный хаос. Тесты адресации не проходят, ни на одном уровне. А это значит, что у господина Селы нет ни памяти, ни органов чувств, ни самых примитивных рефлексов.

— То есть у него амнезия? – спросила министр внутренних дел, изящная омоложенная китаянка.

— Нет, моя госпожа. Амнезия, это либо стирание и ослабление нейронных потенциалов, либо нарушение адресации памяти. Это мы лечим в течении суток, перешиваем связи стандартным ботом. Здесь есть потенциалы, есть информация, но она… это не нейронный код, это чушь собачья, извините. Нейронная сеть господина Селы сплошь прописана бессмысленными данными. Блокированы самые базовые процессы. Невозможна высшая нервная деятельность. Если бы не витализатор, он бы не дышал.

— Как это произошло? – спросил министр общественных оболочек.

— Мы разбирали блок-схему военных действий, — траурно потупив глаза, сказал премьер, — Аммарчик представил просто возмутительную смету на воздушный бой над Средиземным морем, и мы, с Володей, — премьер кивнул на нервного брюнета, — На него очень рассердились. Нет, ну надо же, — премьер привычным жестом всплеснул руками, — Пять лет они молча готовятся к войне, а на шестой год приходят ко мне, и говорят, что выделенный бюджет…

— Га.аби… — одёргнул премьера министр финансов.

— Да, так вот, Аммар и Махмуд начали нам объяснять укрупнено, но я потребовал  разобрать алгоритм боя. Я до сих пор не понимаю, зачем надо было устраивать это театральное действо с воздушным боем? Гораздо дешевле было бы сжечь их до взлёта, или заманить под излучатели ВМФ. Эти китайцы ужасно прижимисты, и их финансовая помощь в этом году мне обойдётся в полведра крови. Да, да… уже. Так вот, Махмудик уже почти согласился, сократить наши потери в том бою на 3.5%, как вдруг, он вскочил и, как-то странно закружился, подёргиваясь, и начал падать…

— Я подхватил его, — сказал начгенштаба, — А витализатор у охраны всегда на готове, и инструкции чёткие. Когда меня ранили на Кипре, он тоже…

— Так что ты думаешь, мой господин?  — министр финансов цепко уставил на Шломо иглы тёмных зрачков, — В чём причина такой катастрофы? Это ведь не тривиально, верно?

— Нет, господин министр, это совершенно не тривиально. Это результат действия нейронного бота.

— Ты, ты уверен? — Шломо отчётливо заметил, все присутствующие обменялись серией быстрых, затравленных взглядов.

— Да, мне удалось выделить код. Сам бот, в основном, уцелел. Если я поработаю пару дней, я, скорее всего, найду автора, по манере построения. Или, хотя бы, узнаю школу…

— Не затрудняй себя, мой господин доктор, — мрачно сказал премьер, бегая взглядом по своим министрам. — Мы знаем, что это за бот. Мы все его загрузили….

23

Транспортные магистрали, ведущие на Голанские Высоты, были всё ещё блокированы. Военные надеялись предотвратить наплыв туристов. В результате, в запретной зоне, как на территории Израиля, так и оккупированных землях Сирии, было просто невероятное количество туристов со всего мира. Они проникали на частных турбо, плюя на правила и маршруты, прилетали на реактивных ранцах, приходили пешком. Туристы облепили ряды танков – киберов, занявших позиции под Дамасском, фотографировались на фоне лучевых батарей. Местные во всю торговали обломками боевых машин, и даже, обгорелыми останками неудачливых пехотинцев халифата, нечастных простаков, принесённых собственным правительством на алтарь пропагандистской войны.

Цахаль, не имея ни сил, ни желания гонять туристов, переложил это безнадёжное мероприятие на полицию Израиля. В результате, все склоны гор Галилеи и Голан были запружены водителями – нарушителями, а законно доехать было почти невозможно. Полиция действовала именно на законных маршрутах, игнорируя незаконные.

Шломо, как нормальный городской житель, не имел своего турбо. Незачем, и негде держать. У турбо, взятого на прокат в компании “Авис Чо Чузу”, ручное управление оказалось блокировано, и Шломо тащился по разрешённому маршруту через Гильбоа, в бесконечном ряду таких же законопослушных идиотов, проклиная всех вояк и легавых на свете.

Буквально, через каждые 5 минут дорожная полиция дистанционно тормозила турбо. Перед носом зависала полицейская “тыква”, мелкий, бело-синий кибер с мигалкой. Задуренный оператор начинал бубнить, доставшие до самых гланд, вопросы

— Где живёт мой господин? С какой целью следует в закрытую военную зону? Нет ли возможности перенести визит на следующую неделю? – привычно, не слушая ответов…

— В Иерусалиме… государственная надобность, пропуск под стеклом… нет, никак нельзя…

И турбо снова начинала двигаться через завесу дождя и мокрого снега, чтоб через пару сотен метров, нарваться на следующую “тыкву”. И другие остолопы, так же тащились, ругались с полицией. Малодушные не выдерживали и, сделав вираж, уносились назад по встречной полосе.

“…Представительский иск, поданный гражданами Китайской Федерации, владельцами акций израильских филиалов, составил астрономическую сумму, в виде компенсации убытков за человеко-часы, потерянные персоналом, в связи с войной. Принципиальный отказ властей халифата обсуждать иск вызвал полное блокирование всех банковских активов и имущества халифата на территории федерации и государств – партнёров…”

Долина Кинерет была затянута плотной завесой тумана и холодного дождя, и лёгкий свежий ледок отсвечивал, пробиваясь голубыми пятнами через молочную хмарь. Турбо свернул с прибрежной трассы к востоку, и начал взбираться на южные Голаны. Маршрут в иорданскую безналоговую зону, в это время дня, никого не интересовал. Туристы из Ирака, во-первых, торопились в обратном направлении, во-вторых, плевали  на маршруты. Турбо набрал скорость, и понёсся на восток.

“…Бесчеловечная резня, учинённая греческими морскими пехотинцами над правоверными Кипра, раскрывает истинное лицо кровавой христианской клики. Если, опьяневшие от крови исламских младенцев, подлые прислужники сионистов думают, что халифат не в состоянии защитить…”

Огромный офисный комплекс Нейрософт Исраэль Кибернетикс выделялся среди других зданий промзоны, как флагман древней эскадры. Машина притормозила, и тяжко завыв турбиной, пошла на стоянку на крыше комплекса.

— Назовите цель Вашего визита, — сказала невидимая операторша на довольно скверном арабском. — К чему ты пришли? – на, совсем уже, ломаном иврите.

— Вы говорите по-китайски? — вопросом на вопрос.

— Да, — облегчённо, — по-китайски гораздо лучше, уважаемый господин.

— У меня назначена встреча с завотделом нейронной аналитики, уважаемым господином Мигелем Сальедо П.. Перанса?

— Пьоранса… Господин Шломо Бар-Шай?  Покорно прошу Вас проследовать на 18-й уровень, сектор “Йонг”. Господин Сальедо ждёт Вас.

Надеюсь, он говорит хоть на каком-то, известном мне языке, подумал Шломо. Испанского я почти не знаю, а общаться через кибероболочку по такому деликатному дело…

Увидев узкоглазого Сальедо, Шломо было обрадовался, и заговорил по-китайски, но здесь его ждал неприятный сюрприз.

— Хай, маньяк.Это ты Бар-Шай, брателло? – господин Сальедо глубоко поклонился.

— Мир тебе, мой господин. Быть может мы, всё же, поговорим на другом языке? – ошарашенный Шломо ответил на поклон.

— Хер тебе, товарищ. Наш новый крутой бот позволяет мне говорить на иврите так, как самый пархатый жид… Завтра мы попилим с ним на лицензирование.

— Э-э, мне кажется, господин Сальедо, ваш бот ещё следует доработать, — заметил Шломо, начав понимать, в чём дело, — Особенно, в области ассоциативной логики и приоритетных индексов базы данных. Боюсь, такое даже наши мафионеры из минздрава затруднятся лицензировать.

— Не ссы, док, всё будет медово. Не такому дерьму, как ты, брателло, вкручивать мне…

— Э-э, Мигель,…. я там резюме прислала для завтрашней презентации, посмотри, пожалуйста. – эффектная длинноногая девица, откуда-то знакомая лицом, вежливо, но напористо оттеснила начальника.

— Ну ладно, козёл, ты тут с тёлкой пока по…, — завотделом, снова вежливо поклонившись, удалился.

— Ну что, Шломик? Не узнал меня? — с радостным вызовом…

— Рах.. Рувен, ты? То есть нет, снова Рахели?

Влечение к стройной, чувственной красотке Рахели, вспыхнуло у Шломо на первом курсе, но продержалось не долго. Девица оказалась ветреной и, не слишком разборчивой в выборе кавалеров. Пострадав положенное время, Шломо , через неделю – другую забыл тогда о коротком романе. Учёба, друзья и новые подруги. Жизнь иерусалимского студента не оставляла места для долгих сердечных страданий. Однако, через несколько лет учёбы, Шломо и нескольких его сокурсников, успевших пройти проторенной им тропой, ждал весьма неприятный сюрприз. Рахели сменила пол.

Превращение Рахели в Рувена вызвало немалое смущение у всех её прежних пассий, включая Шломо. Однополая любовь, пройдя стадии запрещённой, презираемой, допустимой, нормальной, достигла формальной стадии, когда стала в обществе считаться, чуть ли, не более нормальной, чем традиционные формы и, как исследовало ожидать, став на 110% законной… вышла из моды. По крайней мере, в тех компаниях, в которых обращался Шломо, такая альтернатива не одобрялась.

Таким образом, Рувен, кстати весьма посредственный из “любимых учеников” (и учениц) профессора Макклинза, несмотря на закон о гендерной толерантности, всё же стал изгоем в компании студентов. Этому весьма способствовали полгода тюрьмы, которые получил один из бывших бойфрендов, после подачи Рувеном в жалобы в полицию, в связи с нарушением упомянутого закона, словом и действием.

Таким образом, встретив снова Рахели, причём изрядно улучшенную модель, по сравнению с оригинальной, Шломо впал в такой шок, что минут пять вообще не мог вспомнить, зачем он здесь.

— Ты… ты значит это… обратно?

— Ну да, — с ещё большим вызовом, — Ты что-то имеешь против?

— Нет, нет… что-ты, — поспешно, — Я.. очень рад, то есть не… Ну в общем, я полностью уважаю твой выбор. Вот.

К счастью, в этот момент, вернулся Мигель, весьма смущённый. Шломо понял, что тот воспользовался полученным тайм-аутом, чтоб удалить робота – маргинала из своей головы.

— Прошу Вас извинить, уважаемый господин Бар-Шай, за мой необдуманный поступок. Боюсь, приёмные испытание нашего нового бота, — завотделом царапнул злым взглядом по Рахели, — Можно считать преждевременными.

— Ах, не извиняйтесь, — уважаемый господин Сальеда, — Я, как профессионал, вполне могу оценить Вашу самоотверженность. Испытывать новые боты на себе, способен только истинный патриот своего дела. И вообще, идея полномасштабной загрузки целого языка, с ассоциативными связями и мыслеобразами,  настолько революционна, что заставляет игнорировать мелкие недочёты алгоритма.

— Кстати, насчёт языка, очень удачно, что Вы так прекрасно владеете китайским. Простите моё никчёмное любопытство, Вы китаец?

— В некоторой степени, — привычно ответил Шломо, — Но до Вашего классического диалекта мне как до звёзд. Вся надежда на ваш новый бот…

— Непременно, — засмеялся господин Сальедо. Вступительная часть беседы закончилась. — Итак, доктор Бар-Шай, чем могу?

— Этот нейронный бот, ваша разработка? – Шломо раскрыл по правую руку спецификацию, несколько развернувшись, чтоб Мигелю было удобнее.

Завотделом мгновенно прекратил смеяться, и настороженно спросил, — Почему Вы так решили?

— Мне сообщил об этом господин Шварц, ваш заказчик. Вот его письмо, будьте добры.

Мигель внимательно изучил письмо, постепенно бледнея. Увидев внизу санкцию юрисконсульта правительства, он почувствовал себя совсем скверно.

— Но послушайте, доктор. Это, фактически, ордер на обыск. Что случилось?

— Давайте присядем, и я объясню.

— Минутку… дайте мне двадцать минут. Один, я не уполномочен. – Мигель, поспешно удалился, почти сбежал, схватившись руками за голову.

Рахели теперь глядела с уважением, и любопытством.

— Чем это ты его пронял так? В жизни не видела, чтоб этот китаёза был так напуган.

В её глазах вспыхнул давно забытый интерес. Шломо испуганно сжался, и предпринял тактическое отступление в санузел.

24

В просторном конференц-зале напротив Шломо уселись трое.  Мигель, казалось, постаревший за последние четверть часа лет на десять. Некто господин Чой-Чуанг, директор филиала, толстенький, маленький китаец, невозмутимостью лица, похожий на товарища генсека. Юридический консультант компании, молодой, желчный, нервный, тощий, присутствовал из головного офиса в Поднебесной, в виде голограммы.

Он, собственно, и попытался начать беседу, с ходу начав предупреждать о каких-то пунктах договора об инвестициях головной компании на территории дружественных государств, но Шломо плохо понял, что нервный юрист пытался сказать. Нервничая, тот всё время переходил на родной диалект, какое-то редкое, внутреннее наречие Поднебесной. Кроме того, господин Чой-Чуанг очень быстро предложил ему заткнуться.

— Итак, мы слушаем Вас, уважаемый доктор Бар-Шай. Я побеседовал с господином Шварцем, и получил от него самые лестные, для Вас, рекомендации. Таким образом, никаких тайн, мы полностью к Вашим услугам.

Шломо знал, что придётся терпеть. Медоточивый характер официального общения, принятый в Поднебесной был для панибратского характера израильтянина неизбежным злом, и как бы атрибутом китайского языка. Шломо чувствовал, что общаясь на китайском, во время путешествий по миру, он неизбежно принимает и стиль общения, отгораживаясь от людей вежливой казуистикой древнего языка. Точно так же, разговор на иврите, не менее древнем языке, приближает его к человеку, позволяет яснее понять поступки, намерения.

— Итак, вот этот бот, — Шломо вновь раскрыл спецификацию, — По утверждению господина Шварца, референта премьер-министра, эту работы выполнил нейроаналитический отдел вашей компании, по заказу правительства Израиля.

— Мы, пока, не станем отрицать Ваше утверждение, господин Бар-Шай.

— Так вот, единственная моя цель, это побеседовать с автором бота,… или с руководителем проекта, если авторство коллективное.

— Кхе…, — сказал юрист. Он уже взял себя в руки, и говорил на понятном языке. – Если дело касается нарушения законов лицензирования нейропродуктов, то у нас имеется письменное распоряжение министра юстиции Израиля, господина…

— Нет, нет, господин адвокат, — Шломо помахал ладонью, — Юридические проблемы, это не моя сфера. Я просто, нейропрограммист, приглашённый для консультации.

Мигель безмолвно глянул на директора. Тот медленно кивнул, завотделом обречённо заговорил.

— Как Вы, уже вероятно догадались, доктор Бар-Шай, это был мой проект. Я заверяю Вас, что бот был проверен со всей ответственностью, в том числе, и на мне. Он и сейчас загружен резидентно.

— Очень удачно. Продемонстрируйте мне его действие, пожалуйста.

К… как это? – господин Сальеда снова начал меняться в сторону белого.

— Ну вот, например, — Шломо кивнул, показывая в сторону бара, — Я терпеть не могу чая из кинамона. Меня от него просто тошнит. Быть может, Вы, наконец-то, поможете мне избавиться от этого досадного пунктика?

— Да, действительно, Мигель, — расплылся в благожелательной улыбке господин Чой-Чуанг, леденя холодными глазами, — Нам тоже будет очень интересно.

— Я… Я не могу, — создавалось впечатление, что завотделом сейчас понадобиться медицинская помощь.

— Ну почему же? — удивился Шломо, вновь обращаясь к спецификации, — Вот тут написано, Вы же писали, кстати, что бот является несерийным изделием, обеспечивающим пользователю способность к невербальной суггестии. То есть, говоря вульгарным языком, к внушению на расстоянии.

— Ну-ну, уважаемый господин доктор, — директор снова улыбнулся доброй улыбкой, со злыми глазами, — Мы же с Вами профессионалы. Ну какое может быть невербальное внушение, без использования техники? Мы всего лишь позволяем клиенту невербально сообщить окружающим… э-э… ну, скажем, эмоцию, настроение. Ну вот, скажем, насчёт чая. Если идею, попить чай, не высказать вслух, ничего Мигель с эти ботом не добьётся. Более того, если Вы настроитесь хоть не ничтожно внутренне сопротивление, то…, — директор развёл руками.

— Итак, полюбить коричный чай, это моя идея, — упрямо продолжил Шломо, — Я хочу полюбить его, не сопротивляюсь, и прошу Вас, господин Сальеда, поспособствовать. Начинайте.

— Я не могу… Он, почему-то, не работает. На испытаниях работал, а сейчас – вот…, — Мигель развёл дрожащие руки.

— Ну хорошо, тогда, оденьте терминал, и посмотрим вместе его информационные потоки.

На трясущихся щеках Мигеля показались слёзы, — Мы… мы не сможем. Я пытался, но я… я его не нашёл. Он потерялся в нейросети, он не стабилен… я…

Шломо и директор, одновременно подхватили, потерявшего сознание, завотделом.

 

25

— Имейте в виду, — жёстко сказал Шломо после того, как конвертоплан службы Красного Магендавида унёс несчастного Мигеля в медцентр Пурия, в Тверии , — Министр обороны Израиля, господин Мухаммед Села, в результате действия вашего бота находится в состоянии комы, на мой взгляд, безысходной. Так что, состояние здоровья господина Сальеды…

— Состояние здоровья господина Сальеды не вызывает ни малейших опасений, — холодно оборвал его директор, — Это самый обыкновенный инсульт. Уже к вечеру, Мигель будет в полном порядке. Нервы слабоваты оказались. Эти натурализованные китайцы, — в глазах коренного уроженца Поднебесной блеснуло самурайское презрение… — У Вас ещё имеются вопросы, доктор Бар-Шай?

— Мне нужна копия всех материалов проекта.

— Получите. Ещё?

— Ещё, — рассердился Шломо, — А ещё, вы преступники, господин директор! Я уже не говорю, что это обычное мошенничество. Идея, что можно внушать какие-то там мысли, всего лишь примитивно усиливая электрический потенциал потоков информации, вполне достойна ярмарочного телепата и…

— У нас имеется отчёт о серии проведённых опытов, оформленный, в соответствии с международными требованиями. Дальше, пожалуйста.

— Преступно загружать резидентный бот, который автономно оперирует с содержимым нейронной сети. Теория кривой отказов утверждает…

— Теория, это только теория, доктор Бар-Шай. Тем более, основанная на эмпирических данных, — вмешался юрист, — Алгоритм бота не нарушает ни одного писаного закона. Но если родственники уважаемого господина Селы считают, что причиной его болезненного состояния был наш продукт, юристы страховой компании, несомненно, рассмотрят возможный иск, с предельным вниманием.

— И, наконец, — Шломо смертельно надоело это крысиное гнездо, и вообще стало всё равно, — Наконец, использование нейронного бота без системы маркеров заголовка, и комментариев, принятых международными соглашениями, уже явное нарушение закона… Это халатность, или саботаж.

— Да, это уже серьёзнее, — директор бросил взгляд на юриста, — Заказчик указал в контракте, что бот не должен обнаруживаться в нейронной сети стандартными средствами, но мы столкнулись с ситуацией, когда мы сами не можем ни обнаружить этот чёртов бот, ни выгрузить. Официальное расследование по столь щекотливому делу не последует, но возможны санкции, в отношении компании.

— Пусть это Вас не беспокоит, уважаемый господин Чой-Чуанг, — усмехнулся юрист. – Возможные рамки наших санкций, по отношению к правительству Израиля, несколько превышают их возможности, в нашем отношении. Вообще, все эти евреи, чисто наш проект.

— Где-то я уже читал, что-то подобное, — пробормотал Шломо себе под нос, — В той истории с Моисеем, кажется…

26

Ресторанчику “У железного Шимона” хватало претенциозности ровно на столько, чтоб иметь шеф-оператора. Однако принимал заказы и обслуживал столики автомат, что делало цены терпимыми.

— Ты уж извини,- смущённо проговорил Шварц, — мне завтра инвеститора из Нигерии по стране возить, а представительский бюджет у нас невелик.

— Да не волнуйся, господин референт, — язвительно заметил Шломо, — За свой обед я, как-нибудь заплачу. И, кстати, хорошо, что ты вспомнил. Кому подавать счёт за мои услуги?

Один из детей, с весёлым визгом носившихся по парку, полез на постамент позеленевшего бюста. Сонный голубь нехотя поднялся с головы лысоватого человека с кудрявыми волосами на лысине, и породистым носом…  Толстая воспитательница оторвалась от сферы с модным сериалом и что-то пронзительно крикнула. Малыш поспешно спрыгнул с памятника, и победоносно размахивая руками, помчался к приятелям.

— Видишь ли, мы, к сожалению, не можем позволить себе оплатить услуги частного нейропрограммиста. Но послушай, доктор. Речь идёт о руководителях твоего государства. Этот бот необходимо выявить, и стереть. Он опасен. Тем более, этот чёртов сглаз, “пульса де нура”. Не-ет, я то сам, конечно, не верю, — поспешно добавил чиновник, — Но некоторые у нас на нервах…

— Это я потратил на вас кучу нервов и времени, выслушивая этот суеверный бред, отказал массе пациентов, а теперь ты, господин мой Шварц, предлагаешь мне сделать компиляционный анализ нейронной сети премьера. Да это неделя работы, в лучшем случае. На что я жить буду, с позволения спросить?

-Ну, — неуверенно сказал Шварц, — я попробую поговорить с Володей, чтоб Налоговое Управление не приставало к тебе, насчёт той суммы…

— С университетом ты, хотя бы, договорился?

— Да, — оживился Шварц, — Это будет нам стоить двух дополнительных ставок, но компилятор в твоём распоряжении. Твой профессор настоящий стяжатель.

— Не всем же быть фраерами, как я… Когда перепишем премьера?

— Сегодня ночью. Я распорядился, канал приготовят. Доктор…

— Ну что ещё?

— Вот, пожалуйста, — Шварц раскрыл сферу, — здесь понадобиться ещё одна подписка о неразглашении.

— Эта ваша Анна уже брала с меня.

— Да, но там, компилируя премьера, ты можешь узнать вещи, которые…

Несколько мокрых снежков расплющились о прозрачную стену ресторана. Малыши на улице радостно прыгали и хохотали. Воспитательница старательно не замечала.

Просто удивительно,-  уныло подумал Шломо, — и эта банда суеверных идиотов, китайских марионеток, и есть наше правительство, “руководители моего государства”, как сказал господин Шварц. “Пульса де нура”, этот китайский генсек… Куда подевались титаны прошлых веков? Ведь были, были же у нас правительства профессиональные, грамотные и не зависящие ни от каких китайцев. Вот, например, я читал где-то… как там их? Эхуд Барак, Эльмерт… Биби, Биби, как его? Не помню. А ещё, … ещё мой тёзка, тоже Шломо? Да нет же, это же царь был… царь Шломо, улица есть такая.

Шломо вздохнул, и поставил подпись.

27

Кибероболочка большого компилятора Еврейского Университета, за годы, прошедшие с тех пор, как Шломо покинул стены Альма Матер, не мене двух раз, переводилась на новую операционную систему. Шломо, не то чтобы был консерватором, но просто считал технологии средствами, а не целью, и если старая операционка, Джанкой Плас выполняла все необходимые функции, дома и на работе, то переводить свои киберсистемы на новомодный Сазио Хитонг 12 Шломо не торопился.

И вот теперь, ещё и пришлось спешно осваивать чёртов Хитонг . Для знатока оперативной системы человеческого мозга, освоить ту или иную операционку кибероболочки было невеликой проблемой, но непривычный интерфейс раздражал.

Великие проблемы, впрочем, тоже были. Одна из них называлась госслужащая Анна Коэн, агент Общей Службы Безопасности. Вторая, как это не печально, Рахели… Рахели с забытой фамилией, сотрудник Нейрософт Исраэль Кибернетикс, коллега Шломо, нейропрограммист весьма посредственный. Парочка, как бы помощников, а на деле, соглядатаев. Каждый от своего хозяина.

— Ну что, дамы, — Шломо, наконец разобравшись в новой системе, наладил необходимый софт и запустил генерацию модели нейронной сети, — Эта штука будет работать минут двадцать. Потом, загрузка премьера, ещё полчаса. Желаете кофе?

— Мне оранжа, — помотала головой Анна, — Я этого кофе за последнюю неделю тонну выпила…

— А мне, со сливками, — Рахели ещё там, в офисе компании сообразила, что Шломо боится её, и теперь, при каждом удобном случае, строила ему глазки.

— Слышал? – Шломо похлопал по панели бара. Несчастный буфетный процессор, постоянно подвергающийся издевательствам со стороны студентов и докторантов, издал несколько совершенно диких звуков, и, со второй попытки, всё же выдвинул панель с оранжем и отвратительным, тепловатым кофе.

— Что сейчас там происходит? — спросила Анна, с любопытством глядя через окно операторской в полумрак машинного зала.

— Сейчас строится модель матрицы нейронной сети, — Шломо глотнул кофе, выплюнул и с ожесточением запустил чашкой в панель бара. Два манипулятора – уборщика, застывшие в разных углах комнаты, мгновенно вышли из прострации, и, отталкивая друг друга, бросились собирать лужу и осколки. —  Этот аппарат совсем сбесился! Это же чистая отрава.

— А по мне, так ничего, — хихикнула Рахели, продолжая пить свой кофе, — По сравнению с той настойкой из веника, что у нас в конторе называют чаем, очень даже…

— Так что там, насчёт матрицы?

— Многомерная матрица, имитирующая набор нейронов мозга среднего человека, всех существующих видов, с характерными реакциями, состояниями, синапсами, связями. Числом их, несколько сотен миллиардов. А ещё, интерфейс декодирования образов.

— Ого… Так это же…

— Это эксабайтные накопители, требующие сверхпроводимых каналов обмена. Ты думаешь, к чему такая громадина? – Шломо повёл руками вокруг.

— А дальше?

— А дальше, кибероболочка компилятора считывает копию нейронной сети пациента, в данном случае, господина премьер-министра. Упорядочивает структуры матрицы со всеми связями, в соответствии  со считанной структурой, и, наконец, приводит все модель каждого нейрона в состояние, соответствующее его реальному прототипу, в момент считывания. И мы имеем подробнейшую действующую модель головного мозга пациента.

— А как же ты, у себя в кабинете работаешь с крохотной оболочкой? А дома, вообще, бытовую используешь.

— Ну он же не моделирует мозг пациента, — вмешалась Рахели. Ей надоело молча издеваться над бывшим бойфрендом, и захотелось проявить причастность, — Нейротерминал подключается к оригиналу, мозг – вот наш компьютер. Кроме того, мы работаем, как правило, не с информацией, а с её потоками.

Мы пахали…, подумал Шломо. Не удивительно, что её Мигель был на грани инсульта.

— Но если… Если мы имеем точную модель мозга реального человека, то…

— Что “то”? – улыбнулся Шломо… он знал, что Анна сейчас спросит.

— Ну действующая модель, наполненная реальной информацией, мыслями, образами, это же… это же сам человек, личность. С ней можно общаться? Задавать вопросы? Разговаривать?! – глаза госпожи агента наполнялись ужасом.

— Нет, не сможешь, — покачала головой Рахели, — Эта модель она… ну она не разговаривает. Она не умеет воспринимать новую информацию.

— А если сделать, чтоб умела? Ведь мозг смоделирован полностью, значит он способен воспринимать, анализировать… Почему нельзя?

— А… не знаю, — Рахели захлопала ресницами. Шломо коварно молчал.

— А если, — Анну несло, — Если вы выключаете такую модель, это же как… как убийство.

— Ну, не увлекайся, моя госпожа агент, — Шломо снова взялся за процессор бара, пытаясь действовать в ручном режиме, — Модель, это не личность. Модель, это статичный набор информации, которую можно лишь изучать.

— Да, но в принципе, если это информационный аналог человеческой личности, почему с ним нельзя поговорить?

— Можно создать интерфейс для общения, полностью воссоздав реальный механизм, но работать это не будет. Будут непрерывные сбои. То аппаратные, то софта.

— Но почему, почему?

— Никто не знает…, — Шломо, наконец-то, победив бар, принялся за кофе.

28

Ничто в виртуальном мире киберпространств не было так прекрасно, как модель нейросети, в исполнении большого компилятора. Создатели кибероболочек, создатели виртуальных приёмных, компании, содержащие виртуальное подразделение своего офиса, все старались оформить свой интерфейс как-то красочно, необычно. Но такой красоты…

Промышленность дизайна, строительства и поддержки виртуальных киберпространств была чудовищно огромна.  Пока ещё, не столь уж большой процент человеческой деятельности происходил в виртуалке. Некий психологический барьер заставлял сотрудников фирм спешить по утрам в офисе, техников лично являться в обслуживаемые в автоматические цеха, врачей принимать пациентов в кабинете, студентов сидеть в аудитории. Но всё это лишь пока…

Инфраструктура киберпространств была готова. Мощные аппаратные оболочки, развитый всемогущий софт, изощрённые интерфейсы. Ещё шаг, и интерфейсы на нейронном уровне, технология имеется, пожалуйста. Ещё шажок, ещё одно, привыкшее к терминалу поколения, и всё…

Хирург будет оперировать, не вставая с постели, разве Шломо не делал это, или почти это, несколько дней назад?

Техник не придёт лично для гарантийного ремонта кухонного процессора. Он пошлёт манипулятор. Нет, он даже просто задействует через виртуалку ремонтный манипулятор, заранее встроенный в процессор.

Члены совета директоров концернов не станут собираться через моря и континенты в конференцзалах . Сами залы заседаний станут не нужны. Куда проще собраться виртуально, в виде голограмм, терминальных сфер. Читать доклад, наблюдать аудиторию, оставаясь в постели любовницы, в саду за чашкой кофе, на морском берегу. Умный софт отобразит тебя в уместной позе, нарисует костюм. И сделает то же с твоими собеседниками.

Ещё один шаг, один маленький шаг, и земная твердь опустеет. Останется лишь для досуга и… войн.

Однако, это уже другая история…

Итак, матрица была прекрасна. Шломо мог углубиться до модели отдельного нейрона. До сияющей аквамарином жемчужины ядра с небесною медузою дендронов. Увидеть крохотные ослепительные молнии синапсов. А потом, он укрупнял картину, и возносился над сетью живой голубизны, пронизанной зигзагами яркой энергии.

Но надо было дальше, выше, крупнее… в тысячи, миллионы раз крупнее. Они пришли сюда не любоваться эстетикой моделирования сложнейших в мире органических конгломератов. Им нужно было содержимое этой матрицы, её код… код нейронной сети.

— Ой, Шломкин, ну зачем, почему? Так было красиво… — заныла Рахели, когда красочное нейронное море превратилось в строгую решётку адресной матрицы.

— Прости, но мы сюда работать пришли… господин мой Рувен, … то есть Рахели, госпожа, — мстительно ответил Шломо.

Рахели обиделась, и примолкла, вероятно, раздумывая, не получится ли подать жалобу в полицию за такую оговорку.

— Это было прекрасно, — мечтательно проговорила Анна.

Это был учебный центр, а потому операторский терминал реализовывался в виде открытой сферы, и действия Шломо были доступны для зрителей. Это несколько раздражало, но давало надежду, что эта дурища сможет опознать элементы кода, в создании которого принимала участие.

— Слушай, Риши, — он намеренно использовал то, нежное имя, — ну не обижайся, ну… оговорился я.

— А, теперь, значит, Риши, а тогда от меня по сортирам прятался, — однако, воспоминания всё же слегка смягчили её…, — Ну что тебе?

— Этот проект… Ты же участвовала в нём, верно? Как он назывался, кстати? А то, мы всё “бот” да ”бот”.

— У нас проект шёл под именем “Хайжо”…

— Медуза, значит… ясно. Ну что ж будем искать, — Шломо повёл руками над сферой, как колдун над котлом, и одноцветная матрица начала постепенно окрашиваться сотней различных цветов и оттенков.

— Что, что это? Объясни же мне, — Анна затеребила Рахели за рукав.

Та недоумённо дёрнула плечиком, — Да не помню я… Я компиляцию лишь раз видела, на лабораторной.

— У информационной матрицы нейронной сети есть два способа деления, географический и адресный, — заговорил Шломо, внимательно наблюдая за процессом окраски, — Географическое или, вернее, анатомическое деление происходит по участкам мозга. Каждый участок, так или иначе, специализирован, по виду хранящейся информации. В некоторых случаях, эта специализация строгая, но очень много зависит от персоны пациента.

— Ну да, — припомнила Анна, — я где-то читала, что у творческих людей больше левое полушарие задействовано… или… или правое?

— Это тебе, наверное, какие-нибудь хроники Аристотеля под руку попались, — рассмеялся Шломо, — Профессор бы тебя за такую светлую идею пинком с экзамена вышиб.

— Гад твой профессор, — вздрогнув, проворчала Рахели. Вероятно, Шломо навёял скверные воспоминания.

— На самом деле, всё гораздо сложнее. Информация не группируется географически. Тут совсем иной принцип. Каждая порция информации выстраивается в, относительно, случайной группе нейронов. Некая закономерность, куда переадресуется очередной нейрон, конечно, имеется, но это, как я уже говорил, часто индивидуально, и вообще, имеет скорее физиологический интерес. Мы, нейропрограммисты, работаем совсем по-другому.

— Мы используем адресно-иерархическую матрицу, — вдруг с важным видом заявила Рахели… — но что это такое, я не помню.

— Умница… Да, действительно, нас интересует не анатомическая дислокация данных, а их содержание. Поэтому, мы собираем содержимое адресно связанных групп нейронов и, таким образом, получаем массив, в котором каждый элемент, и группа элементов содержат единицу информации. И самый элементарный член этой матрицы… Какой, госпожа агент?

— Нейрон?

— Нейрон, клетка головного мозга, находящийся в одном из 83-х устойчивых состояний,- торжественно провозгласил Шломо.

— Это, как триггер?

— Да ты у нас гений. И зачем только, в менты пошла? Совершенно верно, биологический прообраз триггера, имеющего 83 опознаваемых стабильных состояния, включающих электрические и химические признаки.  Эти состояния одинаковы, и несут сходный смысл  для любого представителя вида гомо сапиенса, принадлежащего к одной нейрогруппе.

— Да ну, — удивилась Анна, — А у разных групп, стало быть, мышление кодируется по-разному?

— У 95% человечества одинаково. Это, так называемая, нулевая нейрогруппа. А у оставшихся 5%, на сегодня известна 131 группа, и постоянно открывают новые. Модная тема для статей и докторатов… Ну это сейчас не важно, господин премьер министр, самый типичный “нулевик”. Объяснять дальше? Ещё есть минут пять, потом начнём работать.

— Пойду я ещё кофе попью, — закатила прекрасные глазки Рахели, — ты, Шломик, нудный, как твой профессор. Как я только тебя терпела?

— Молодой был, глупый  — вздохнул Шломо ей вслед, — Итак?

— Продолжай, пожалуйста, страшно интересно…

— Нейроны адресными связями собираются в цепочку элементарного понятия, которую принято называть нейробит. На этом уровне уже масса индивидуализма. Начинает играть роль язык, на котором человек думает, культура цивилизации, в которой он воспитывался и многое, многое другое… Дальше этого места мы бы не продвинулись, если бы не гений Заславского, разработавшего математическую модель адаптивного нейродрайвера. Этот простой, но гениальный алгоритм, с помощью очень небольших и быстрых тестов устанавливает протокол обмена с нейронной сетью, на уровне нейрокоманд, понятий и образов для данной личности. Всё нейропрограммирование на этом построено.

Шломо перевёл дух. Окрашивание почти закончилось.

— Далее, есть ещё несколько уровней, но мы с ними, в таком режиме, не работаем. Наш высший иерархический уровень называется нейрокластер. Простым языком можно сказать, что нейрокластер – это единица воспоминания. Это минимальная единица информации, к которой мы можем напрямую адресоваться, считать или записать, посредством нейротерминала. Соответственно и модель имитирует именно такой режим работы.

— Тут мне не понятно, — развела руками Анна.

— Да нет же, это как раз, самое простое. Вот, например, если я спрошу тебя о нашей первой встрече, у меня в кабинете. Сколько у меня картинок включено на стенных панелях?

— Э-э, одна…, — ну это легко, у меня профессиональная память.

— Замечательно! А как ты вспомнила?

— Ну, припомнила обстановку…

— Вот, — Шломо торжествующе поднял палец, — Ты не могла сразу адресоваться к нейробиту, хранящему понятие “одна картинка”. Ты адресовалась к нейрокластеру “наша встреча”, а уже из него выделила необходимый нейробит. Именно так это работает.

— Так здесь,-  Анна указала на сферу, — Каждый нейрокластер модели окрашивается в другой цвет?

— Хе-хе, нет… Всех оттенков мира не хватит. А потому, следующий вопрос. Что изображено на той самой картинке, на моей стене?

— Не помню, — сказал Анна. -Я на неё не смотрела, кажется

— Прекрасно. И тут мы приходим к очень важному постулату в нашей профессии – человек не умеет забывать. Он помнит всё, что его глаза когда либо видели, уши слышали, всё, что он ощущал и осязал… У нейронной сети просто нет самостоятельной программы стирания.

— А как же мы забываем? Почему я не могу вспомнить ту картинку?

— Мы забываем не информацию, мы забываем путь к ней. – Шломо засунул руку внутрь сферы, и ткнул пальцем в одну из тёмно красных клякс, расплывшуюся среди других цветов и оттенков, — Этим цветом компилятор окрасил области нейрокластеров с максимальным количеством адресных ссылок, ассоциативных связей. Это информация о событиях и вообще любая информация, которую господин премьер помнит постоянно, и во всех подробностях, насколько он к этому способен. Если проследить ассоциативные связи этого кластера, мы придём к вещам, связанным с эти событием, но мене важным для него, с меньшим количеством связей. Это другие цвета. И, наконец, есть подробности, укрытые в кластерах, связи к которым единичны, и скрытые за сложным лабиринтом адресных ссылок. Чтоб вспомнить эту информацию, человек нуждается в помощи. Гипноз, или вот такой компилятор…

— Ага, теперь, кажется ясно… А загруженные боты тоже будут ярко-красные?

— Слу-у-шай, — восхитился Шломо, — Ты прирождённый нейропрограммист. Бросай свою дубинку и свисток, я тебе протекцию здесь обеспечу.

— Да, уж он обеспечит, — неприязненно протянула Рахели. Ей стало скучно одной, и она снова присоединилась к компании.

— Не, ну серьёзно…

— Если серьёзно, ты совершенно права. Бот принудительно устанавливает огромное количество адресных связей. Ассоциативным цепочкам он не доступен, конечно, но с точки зрения модели, нейронный бот – крупный тёмно-красный кластер. Вот по таким мы сейчас и начнём поиск…, — Шломо запустил обе руки вглубь разноцветной матрицы.

— Погоди, — Анна вдруг схватила его за локоть, — Погоди, доктор… Но если мы имеем точную запись человека. Всех его знаний, мыслей, всего, что он видел, слышал, думал… Это же сам человек, его личность… душа. Что мешает нам записать его в новое тело?

— Заславский бы тебя силой потащил бы в аудиторию, — Шломо снова покачал головой в восхищении, — Ты просто уникум… Но увы, пересаживать человека из тела в тело мы не можем. По аксиоме того самого Заславского. Нам известен код души человеческой, но над ним мы не властны.

— А не плохо бы спереть чужое тело, — Рахели с интересом оглядела Анну, — Но не выйдет… пока.

— Технически, к такой операции нет препятствий. Кажется, два самых обычных нейротерминала, связал две башки в сеть, и вперёд… качай информацию. Но ничего не выйдет. Никогда не выходило. При массированной длительной записи в нейронную сеть обязательно случиться критический сбой. Случайный, но непреодолимый, со сто процентной вероятностью.

— Но почему так?

— Никто не знает.

29

“…В настоящее время нет никакой возможности оценить количество погибших и разрушения. Мощность взрыва оценивается специалистами не менее, чем в  20 килотонн тротилового эквивалента. Представитель полиции Китайской Федерации сообщил, что согласно предварительному анализу данных орбитальных станций слежения, контейнер был погружен на судно в одном из портов Великобритании, прибыл на разгрузку в порт Циньхуандао, и должен был проследовать по назначению в Бейджин. Однако, плановое сканирование грузов зафиксировало наличие гафния, и таможенная киберсистема получила распоряжение досмотреть контейнер. Способ, которым заряд был скрыт от орбитальных сканеров, во время доставки по морю, не известен…”

— Выключи эту штуку, — раздражённо потребовал Шломо.

— Да ты погоди, слышал? Ядерный теракт в Поднебесной… Знаешь, что сейчас начнётся?

— Анна, мы работаем, и больше ничего слышать и знать сейчас не хотим.

— Ну ладно, ладно…

Шломо рассортировал матрицу по цветам.

— Ну вот, займёмся мы, исключительно, тёмно-красным цветом. Вот эти кластеры, — Шломо оттолкнул в сторону группу вишнёвых медуз, — Сидели в оперативке, в момент записи. Это, скорее всего, элементы сны господина премьера. Это интересно лишь его психиатору.

В центре рабочего поля осталось несколько медузок поменьше, — Но один из этих, вполне может быть стартовым кластером нашего бота. Как он запускается, Риши? Условной мысленной фразой, небось?

Медузки начали раскрываться в маленькие сферы внутри большой. В каждой из сферок появлялось изображение, подвижное или неподвижное, доносились звуки, иногда, появлялся текст.

— Да, кажется… — неуверенно протянула Рахели, — Этот китайский козёл мне объяснял, но я забыла… Ну-ка, ну-ка… дай-ка посмотреть! Ого! Я и не знала, что такие длинные бывают.

— Это же сон, Риши… — Шломо разочарованно закрыл все сферки, одну за другой, — В оперативке ничего… Придётся лезть в постоянную память.

Негромкая трель, открылся список – результаты поиска на слово “медуза”, который Шломо пустил пару часов назад, рассчитывая, что бот, всё же, хоть как-то подписан.

— Так, очень кстати … поглядим. Понятие, понятие… тоже понятие, медуза на иврите, по-арабски, по-китайски… русский, французский, греческий… много языков знает господин премьер. По-английски тоже будет медуза, представляете?! Медуза-Горгона… атолл… не то, не то, снова, не то… созвездие.  Ха… собачонка его цапнула в детстве, медузой звали… Нечего было дразнить. Вообщем, всё мимо…

Шломо откинулся на кресло, собираясь с духом. Начиналась настоящая работа. Большая компиляция.

— Ещё одна бомба, — воскликнула Анна, — сообщение по нашей сети.

“…Второй контейнер гафниевым зарядом обнаружен воздушным патрулём Цахаля на траверсе Родоса. Груз следовал через Гибралтар из Великобритании, в Хайфу. Судно вместе с грузом сожжено плазменным зарядом большого объёма. После взрыва в Циньхуандао , тысячи беспилотных аппаратов федеральных сил, и стран союзников прочёсывают мировые морские пути. Новый вид зарядов поддаётся сканированию на дистанции, не превышающей несколько тысяч метров…”

— Не взорвалась, и ладно… Не мешай, пожалуйста.

Рахели снова ушла куда-то в сторону, кажется раскрыла сферу, и начала смотреть какую-то свою виртуалку. Даже Анна начала позёвывать, а Шломо увлечённо занимался привычным делом, просеивал нейрокластеры.

Прежде всего, он отсеял легальные боты. Это было совсем просто. Написанный им, тут же, скрипт прошёлся по заголовкам, сверяя контрольные суммы. С полсотни медуз погасло. Явных нелегальных ботов у господина премьера не оказалось.

— А молодец, твой премь-ер, — пропел Шломо, — Нелегальным софтом не увлекается. А.. да спи, спи… это я так.

Ну, велик аллах с нами, поехали. Кластер, за кластером, медуза за медузой. Не то… не то, опять не то. И так, теперь, час за часом, день за днём,… найти, наковырять следы зловредного бота — саботажника , что бы по адресным связям, кластер за кластером, вычислить признаки кода, разработать бот-стиратель, который будет работать уже по живым пациентам.

Коалиционные соглашения, международные договоры и сговоры, подкупы… Радостное воспоминание, как играл с внучкой… Рыбалка, спокойствие… целых пятьдесят минут спокойствия, потом связался греческий посол и устроил скандал… Любовница, разумеется, как же без этого? Тяжёлый разговор с генералами о бюджете… Очень интересная книга, уже второй месяц не удаётся дочитать.

— А вот этого, мой господин, ты не видел, — вдруг сказал Анна совершенно проснувшимся голосом.

— Не видел, не видел… не волнуйся. Больно нужны мне ваши кукольные тайны…

— Ну что там у вас, — Рахели подошла, зевая и потягиваясь. – Гляди ка, его жена одевается в сети Эйчэ энд Эм, паршивая шариатская вошебойка… постыдилась бы.

Дальше, дальше… Всё не то, а объём оставшейся работы просто поражает.

— Скажи, Шломо, а нельзя найти нужный кластер по дате… э-э… запоминания.

— Нет. Мозг, к сожалению, не проставляет дату записи. Тем более, намеренно скрытый бот. О-о…, — тут Шломо, признаться покраснел.

— А-га! — радостно запрыгала Рахели, — Значит, журналисты правду писали…. Погоди, дай посмотреть… Тьфу, чистоплюй, — и отвернулась, надувшись.

— Ты давала подписку, моя госпожа, — взгляд Анны стал строгим.

— Да ты не трясись, и без меня весь мир уверен, что Габриэль трахал эту…

— Смотрите ,- крикнул Шломо, вскипая азартом, — Это теплее… это, можно сказать, совсем горячо.

Кластер содержал разговор премьера с начальником отдела нейроаналитики компании Нейрософт Исраэль Кибернетикс, уважаемым господином Мигелем Сальедо Пьоранса.

Это был не первый кластер, в информационной цепочке, только кусок беседы, но именно его компилятор выделил ярко-красным, именно он имел значение для премьера, занимал его память в эти дни беспокоящим гвоздиком… и заставил всех троих онеметь минут на пять.

— Ка-а-к всё закручено, — после общего молчания, восхищённо проговорила Рахели.

— Я конечно всегда знал, что нами руководят мошенники, но ожидал чего-то более крупных масштабов, — это Шломо.

— Я прошу вас обоих ничего не предпринимать, и оставаться в этой комнате… Коммуникаторами не пользоваться, — Анна поспешила взять ситуацию в свои руки.

— Ну, в туалет то можно? – плаксиво протянула Рахели, — Полночи трудилась безвылазно, полтонны кофе в себя влила.

— Но не далее… и сразу назад, — Анна погрозила пальцем, берясь за коммуникатор.

Ну что ж, подумал Шломо. По крайней мере, работу я для них сделал.

30

— Крайне неприятная история, господин референт премьер министра, — сказал специальный агент Шин Бет, Шай Квамбо, внимательно глядя на Шварца, — И крайне тяжело поверить, что ты, мой господин, был не в курсе.

— Можешь не верить, — сварливо огрызнулся чиновник, — Но если бы я был замешан в этот гешефт, уж конечно, не стал бы рыть землю, чтоб раскопать правду, — кивнув на Шломо.

— Да, кстати, господа госслужащие, — ядовито заметил Шломо, — Если вам впредь понадобятся услуги нейропрограммиста, потрудитесь не вспоминать обо мне. Я могу идти?

— Секунду, господин Бар-Шай, — остановил его Шай, — Пожалуйста, сделаем ещё одну внятную запись твоих показаний для файла. Умоляю быть серьёзным, без смеха.

— Куда уж серьёзнее… От вас всех меня тянет блевать, а не смеяться. Ну ладно… Пишешь?

Подавив отвращение, Шломо начал монотонно излагать:

— Правительство Израиля заключило договор с компанией Нейрософт Исраэль Кибернетикс на разработку резидентного нейронного робота, дающего возможность пользователю невербально внушать эмоции присутствующим. По сути, это шарлатанство, хотя производитель утверждает обратное. Этот бот предполагалось негласно использовать членами кабинета министров с целью политических махинаций.

Шварц сделал протестующее движение. Шломо вопросительно глянул на Шая, тот кивнул головой – продолжай.

— Итак, далее. Согласно обнаруженному нейрокластеру, запись прилагается, господин Габриэль Терентьеф, премьер-министр государства Израиль, вступил в преступный сговор с господином Сальедо, сотрудником компании Исраэль Кибернетикс. Премьер министр потребовал от господина Сальедо  изменить функцию бота таким образом, чтоб, вместо способности к внушению, пользователь, наоборот, был подвержен внушению извне, со стороны собеседника, знающего кодовое слово. И этот бот господин Сальедо должен был загрузить всем, кроме самого господина премьера, разумеется. Премьеру он должен был лишь имитировать загрузку. Как специалист, я, опять же должен отметить, что современные нейротехнологии не позволяют добиться такого эффекта, на стабильной основе.

Шломо отпил кофе, поморщился и продолжил:

— За упомянутый подлог, господин Сальедо получил наличную сумму, вероятно, довольно крупную. Однако, после первой же загрузки, как и следовало ожидать, бот инсталлировался нештатно, и Сальедо, испугавшись, прекратил его загрузку, а просто имитировал таковую всем остальным. Единственным, кому бот был загружен на самом деле, оказал несчастный министр обороны, господин Мухаммед Села. И когда пришёл подходящий случай, и господин премьер решил воспользоваться функцией бота, и произнёс кодовое слово, произошёл тотальный сбой, с полным разрушением содержимого нейронной сети Селы.

— Прокомментируй содержимое кластера, пожалуйста.

— Согласно кластеру, после смерти Селы, испуганный премьер связался с господином Сальедо, и потребовал выгрузить бот у всех. Сальедо признался в собственной неудаче, и предложил вернуть деньги, если премьер обо всё забудет. Тут бы и концы в воду… Однако, тут пригребла полицейская видеозапись с “пульса де-нура”, и господа министры, будучи бандой суеверных идиотов…

— Однако, — сказал Шварц, — Не забывайся, мой господин. И не надо так уж осуждать премьера.

— О, я прекрасно понимаю, что на вашем общем фоне, он может считаться праведником, и…

— Кхе… Я думаю, изложенного вполне достаточно. – вмешался Шай, — Послушай доктор, а как ты думаешь, насчёт Селы ? Можно что-то сделать?

— Надо работать, — пожал плечами Шломо, — Достаньте исходник настоящего бота, отдайте здешней кафедре, может у них и выйдет раскодировать Селу обратно. Но я не возьмусь.

— Ага, — медленно закивал Шай, — Сальедо в бегах, но мы его найдём… А почему, по-твоему, министры не возмутились, что бот не работает?

— Ну и вопрос, — нервно хихикнул Шварц, — Это же политики, со стажем. Каждый из них харизматичен безо всяких ботов.

— Кривой среди слепых…

— Канал “Маарив”, — закричала Анна, — Смотрите канал “Маарив”.  Дай нам сферу, быстро.

“…Ты обманул меня, мерзавец! – кругленький премьер, топая ногами, накатывался на полумёртвого Мигеля, как шар на кеглю…”

Шломо упал на кресло и начал хохотать.

— Это, это твоя работа, — возопил Шварц, воздев кулак над головой, — Ты ответишь, доктор… Премьер своё получит, но нарушить подписку…

Шломо уже ржал, утирая слёзы, — Да она… она, — махнув рукой на мрачную Анну, — Когда я мог, она же… даже в туалет не пустила… А Рахели пустила пописать… женская солидарность, ага…О-о-х, вы меня уморите, господа госслужащие…, — новый приступ хохота.

— Она всё записала, и слила журналистам, — потерянно сказала агент Анна.

Все, некоторое время смотрели на запись нейрокластера. Потом, посмотрели ещё раз…

— Забавно, — сказал Шай, — Они, как будто, на облаке разговаривают… И части тела у них не все…

— Это избирательность запоминания, — благодушно объяснил Шломо . Здоровый смех утолил злость и усталость. Он уже больше ни за что не отвечал, и никому ничего не был должен, и мог себе позволить бездумно веселиться над создавшейся ситуацией. — Если поработать на компиляторе несколько часов, подтягивая кластеры с забытыми деталями, можно полноценный виртуальный фильм собрать.

— Значит? – со вспыхнувшей надеждой подскочил Шварц, —  Можно заявить, что это моделированная фальшивка и… Ведь можно, а?

— Заявить вы можете всё, что угодно. Всё равно вам давно уже никто не верит, – пожал плечами Шломо, снова начиная сердиться — Только имейте в виду, что любой эксперт по компиляции опознает запись, как аутентичную. Но это не важно. Народ сейчас поверит любой гадости о вас, даже откровенной фальшивке. Я бы поверил…

Он встал. Задумчиво поглядел на остатки кофе в стакане, но допивать не стал. Ночь заканчивалась, надо было вернуться домой, выспаться. Вечером непременно в клуб. И всё забыть, забыть этот дурдом, политиков, агентов… всё. Надо возвращаться к своим пациентам, работе, девочкам, танцам, мартини… Именно это его, теперь Шломо знал.

— Прощайте, господа специальные агенты… И ты, господин референт, — Шломо медленно пошёл по коридору. Было очень раннее утро, когда полумёртвые полуночные зубрилы и должники отправились ухватить несколько часов сна, а до пробуждения утреннего кампусного муравейника ещё оставался час другой. Коридор был пустынен, мусорщики, исчерпав фронт работ застыли на своих местах.

Внезапно, за спиной Шломо раздвинулась панель, и Илия Шварц испуганной мышью засеменил в след.

— Доктор, мой господин… Ты знаешь… Он ведь и мне… ну…

— Ты тоже купился на этот бот, Шварц? А ведь, вроде, смотришься умным, на общем фоне.

— Ну да, всем загружали и мне… А вдруг, мне он не имитировал, а … как Селе, а? – глаза Шварца были белые, руки дрожали, — Ты ведь можешь проверить? Доктор, ну пожалуйста.

— О да. Всегда к твоим услугам, мой господин. Запишись на приём у моей секретарши. Она даст тебе день и час. Но, не опаздывать…

— Сколько я тебе буду должен? — Шварц настороженно облизал губы.

— Понятия не имею, — Шломо коварно улыбнулся, усаживаясь в капсулу, — За прейскурант у меня Ципи отвечает. Знаю только, что новые и ненадёжные клиенты у неё всегда платят вперёд…

31

Капсула уже готовилась сорваться с крыши академкомплекса в сияющую паутину столичных путей, когда Шломо вдруг приказал

— Стой… Вниз. К Заславскому.

Капсула сделала вираж, встала на одну из местных трасс, и заскользила к подножью гигантского здания. Спустя десять секунд, дверь открылась, и Шломо вышел в небольшую хвойную рощицу, дающую отдохновение глазу в урбанистическом бастионе университета.

Шломо протиснулся между голубых елей, щедро осыпавших его снегом, нападавшим за ночь. Дивные зимние цветы, слабо фосфоресцирующие в предутреннем сумраке, сладко пахли на морозе. Генетические уроды, конечно, но как красиво.

Великий гений нейронного программирования и аналитики, Ави Заславский был воссоздан в чудном синтетическом материале, с прекрасной имитацией тела и одежды. Ученый восседал в кресле, водрузив обе ноги на стол, проницательно вглядываясь в глазницы человеческого черепа в правой руке. Нам ведом код души человеческой. Нам ведом код души… Нам ведом…

На ступеньке памятника сидел человек. Нет, два…

— Ты проспорил мне завтрак,Ицу, — высокий грузный раввин, в традиционном чёрном костюме, белой рубашке и галстуке, тяжело поднялся со ступени, отряхнул снег с пышной чёрной бороды, и протянул Шломо руку, — Здравствуй, доктор Бар Шай. Меня зовут Элиягу. Я верховный раввин государства Израиль.

— Здравствуй, мой… твоё или…, — Шломо растерялся. Он понятия не имел, как обращаться к верховному раввину, пожимать ли руку… или целовать, как в виртуалке?

— Называй меня рав Элиягу… или просто Эли, — раввин сдавил неловко протянутую руку, и похлопал Шломо по плечу.

— Проспорил, проспорил… — профессор Ицхак Макклинз тепло улыбнулся Шломо, — вот только долга тебе с меня не получить. В твои кошерные клоповники я не ходок, а тебе мой святой омлет с беконом…

— Мы хотели побеседовать с тобой, после всего, — пояснил рав Элиягу, — А я был уверен, что ты придёшь к Ави.  Однако же, господа мои, я не намерен, из-за клерикальных разногласий умирать с голоду. Будь добр, Ицу, закажи в “Кохаве” сюда завтрак на троих. Кошерные курасоны тебя не убьют, потерпишь разок.

— Спасибо, — сказал Шломо, — Но я собирался домой, так что…

— Нет, нет, мой мальчик, — встрепенулся профессор, — Так просто ты не уйдёшь. Зря я, что ли, утреннюю консультацию отменил? А Эли носился, как ненормальный по округе, миньян для утренней молитвы искал.

— Это была синагога ремонтной службы транспорта, — хихикнул главный раввин, — Когда ночная смена увидела меня в миньяне, кто-то из них сказал, что следующим уже может быть только машиах.

— Да, так вот, Шломо. Сначала ты расскажешь нам всё, что произошло. Потом…

— Но подписка, — заикнулся Шломо…

— Рав Элиягу, как полномочный представитель высшей инстанции, отпустит тебе грех перед правительством.

— Без проблем, — сказал рав Элиягу,- Кроме того, после греческой трагедии с премьером, которую мы наблюдали в спецвыпуске новостей два часа назад, тебе будет трудновато кого-нибудь удивить.

— Ну ладно, — сдался Шломо, — Началось всё с некой анонимной пациентки, которая явилась ко мне на приём неделю назад…

Он рассказал о прессовке, и шантаже Шабака, рассказал о виртуальной войне с реальными жертвами и разрушениями, о “пульса де нура” и дремучем суеверии людей, кичившимся своим атеизмом. Потом, он рассказал о несчастном министре обороны и лицемерном премьер-министре. О нервном господине Мигеле Сальедо Пьоранса и надменном директоре Чой-Чуанге.

Профессор и раввин катались с хохоту, слушая о приключениях Рувена – Рахели. Рав Элиягу краснел и грозно сопел, слушая об “историческом” исследовании господина Шварца, на тему практики иудейских проклятий, а профессор продолжал потешаться над глупыми политиками, и над сердитым раввином.

Зато, рассказ о боте, дающем способность к внушению, посредством повышения электрических потенциалов нейронной сети, вызвал веселье раввина и смущение Макклинза.

— Это была тема его курсового проекта, — пояснил рав Элиягу, посмеиваясь, — Заславский, в таких случаях, был весьма коварен. Он дал ему увязнуть в этой теме по уши, а потом, когда работа была закончена, учинил прилюдный разгром. Однако, забавно знать, что это околонаучное шарлатанство чуть не получило практическое применение.

В середине рассказа прилетел небольшой турбо с завтраком, и кошерные кофе с пирожными оказались выше всяких похвал.

Рассказ о компиляции модели премьер-министра, неожиданно открыл в раве Элиягу их, с профессором, коллегу. Тут повествование затянулось, поскольку, описание каждого шага в компиляции и поиске, вызывало критику, советы, споры между равом и профессором.

Начались занятия, потом, закончилась первая пара. На заснеженную лужайку высыпала шумная стайка студенток-первокурсниц. Они громко смеялись, кидались снежками, но увидев профессора, притихли, и поторопились исчезнуть.

— Ну что ж, — заключил Макклинз, — В конце концов, ты прекрасно справился. Не всегда ты действовал оптимально, но у меня нет сомнения, что ты – мой самый лучший ученик.

— Вообще-то, господин мой, профессор, — язвительно заметил Шломо, — прежде чем сдавать вашего лучшего ученика Шин Бет, мог бы  поговорить со мной…

— А это была часть интриги, часть интриги, — счастливо захихикал Макклинз, потирая руки, — В результате, ты справился, а мы получили две новые ставки на кафедре. Хотя, — тут профессор поскучнел, — Кажется, мой любимый ученик, Рувен… то биш, Рахели учинила правительственный кризис. Как бы новый министр финансов не наступил на горло нашей сделке со старым.

— Не беспокойся, — раввин заходил взад – вперёд, поддавая ботинками, уже начинавший таять, снег, — Не будет никакого кризиса. По крайней мере, в ближайшие полгода.

Шломо и профессор недоуменно уставились на рава. Потом, Макклинз неуверенно сказал,

— Нет, ну ты это брось, Эличка… У меня, конечно, нет иллюзий, ни в отношении этой банды клоунов сверху, ни горстки нищих импотентов, называемых полицией. Но чтоб такой косяк с Габи с рук сошёл… Мы не халифат, всё же… демократия, какая ни есть.

— Демократия, господа мои, есть функция информационного состояния демоса, которое принято называть общественным мнением, — раввин продолжил хождение кругами, заложив руки за спину. – Вот вы, двое, сейчас возмущены, верно? Хотите крови премьера, хотите покарать мошенников. И тоже самое сейчас жаждут подавляющее большинство добропорядочных граждан Израиля, евреев и не очень… Однако, — раввин остановился, и торжественно поднял палец, — сегодня, примерно, в обед, вы все и думать об этом забудете.

— Это ещё почему? – возмутился Шломо. Профессор удивлённо поднял брови.

— А потому, мои уважаемые господа, — над раскрывшейся ладонью Смирнова начала надуваться голографическая сфера, — а потому, что сегодня в обед начнётся 3-я мировая война.

32

“…В специальном заявлении ЦК компартии Китайской Федерации, территория Британских островов объявлена зоной антитеррористической операции. Космические федеральные силы уже атакуют военные объекты на территории Великобритании и её европейских союзников. Атаке подверглись, так же, внеземные объекты ЕС.

Киберсилы войск стран Пражского блока, включая Россию, Францию, Чехию, Болгарию, Сербию и Польшу быстро концентрируются на границах ЕС. Вероятно, военные действия на континенте, так же, начнутся в самые ближайшие часы.

Неопознанная военная активность началась, так же, в независимых районах Крыма и Северного Кавказа. Московские официальные лица отказываются комментировать эту информацию, делая, однако, туманные заявления о необходимости защиты российских граждан и принуждения к миру некоторых “зарвавшихся фундаменталистов”.

Греческие вооружённые силы завершили оккупацию Кипра, однако, степень готовности не снижена. ВМФ Греции концентрируются на подходах к Босфору, замечена высокая активность авиации… ”

— Все спятили, — Шломо покачал головой, — Всего лишь сутки не слушал новостей, такого наворотить успели. Нет, ну какого чёрта, Поднебесная полезла в драку? Они же всегда предпочитали заплатить.

— Гафниевые заряды, — сказал профессор, — технологии гафниевых зарядов, вместе с успешной попыткой экранирования от сканеров. На взгляд китайцев, это ломает к чёрту всё равновесие. Если ядерное оружие снова станет возможным и доступным, владельцы превосходящих конвенциональных технологий потеряют преимущество. Взрывы в эту ночь ясно всё показали.

— Причина или повод нашлись бы, — кивнул рав Элиягу, — Главное, федералы созрели немного повоевать, а банкиры Поднебесной, откорректировать финансовые потоки. Однако, обратите внимание, детки, об аферисте — премьере вы уже и думать забыли. Как и весь народ Израиля, в эту минуту. А теперь, послушайте меня…

Раввин прекратил вытаптывать снег, стремительно тающий под набравшим силу солнцем, поднялся по ступенькам, и присел на край стола Заславского.

— Итак, — возгласил он, призывая аудиторию настроиться на долгую лекцию, — Итак, началась война. А скажите-ка мне, мои дорогие друзья, как эта война коснётся нас? Вот ты, Ицу, ты когда то интересовался политикой.

— Ну, -неуверенно сказал профессор, — Цахаль должен быть в готовности, и … вообще.

— Никак! – громогласно сообщил раввин, — совершенно никак. Представляете? Началась мировая война, которая унесёт миллионы жизней, перекроит границы, изменит мировую экономику, а наш крохотный, всегда во всём виноватый Израиль останется не удел, в мире и процветании. И кстати, окажется крайне полезным другом любой победившей стороне. Мы окружены буферным кольцом государств, режимы которых, либо зависимы от нас на сегодня, либо настолько увязли в своих проблема, что забыли где мы, вообще. Рост уровня жизни и экономические показатели бьют все рекорды. Шекель настолько силён, что наш банк вынужден искусственно поддерживать юань, иначе экспортные отрасли пойдут к чертям. А безработица? В каком государстве мира имеется 6% безработица? И это, при современном уровне автоматизации… А всё это почему?

Оратор, несколько устал и потянулся за кофе, ставшим почти ледяным.

— Наверное, ты хорошо за нас молишься.

— И это тоже. Но кроме того, мои господа, впервые за всю историю государства мы имеем правительство финансистов. Не отставных генералов… Не никчемных адвокатов и страховых агентов, а фи-нан-сис-тов. Конечно, они мошенники, ворьё и прохиндеи. Уж такова их порода, но они, господа, управляют государством, как успешным предприятием. Даже войну ухитрились провести, как компанию, по захвату контрольного пакета конкурента на бирже. А ещё они, банда суеверных мракобесов, но ведь таковы любые атеисты. Но я их прощаю, — рав махнул рукой, — Создатель их прощает, и терпит, мне ли роптать? А ещё, они беспринципные мерзавцы, подлецы и кидалы… Но такова профессия – политик. Иных на эту работу не берут. Даже мне однажды пришлось… нет, это я оставлю для мемуаров, пожалуй.

— Все вы одним мирром мазаны…

— Возможно… Но стоит ли из-за такого маленького гешефта, валить такое удобное, для всех, правительство? Придёт очередная вешалка для мундира, вроде генерала Аммара Аль-джуль-Бахра, восплачете тогда…

— Ладно, Элиягу, чёрт с тобой, убедил. Ангел твой премьер, просто ангел…, — профессор потянулся и встал со ступени, — Пора мне, друзья мои. Сегодня будем Селе голову чинить. А завтра ночью, Шломо, я тебя жду, как договорились.

— Когда это мы договорились? – огрызнулся Шломо, — Ты, господин мой, профессор, кажется, полкило моих нервных клеток на две ставки обменял? Так вот, одна из них…

— До чего твой премьер – финансист молодёжь довёл, развратил, — вплеснул руками Макклинз, — Ну ладно, полставки … но ты возьмёшь аспирантов, — уже поспешно удаляясь.

— И всё таки, рав Элиягу, — спросил Шломо, когда профессор ушёл, — Как объяснить статистику с этим кабалистическим сглазом? Оно, конечно, мракобесие и суеверие, но пять совпадений, это…

— Тебя словили на идиотскую подтасовку фактов, — сварливо отозвался раввин, — Вот уж, от такого духа киберпространств , как наш брат, нейропрограммист, не ожидал… Поработай с архивами, как следует, и увидишь, что ритуал “пульса де нура”, за минувшую сотню лет, выполнялся той или иной кучкой невежественных мракобесов, чуть ли, не два раза в год. И пять трагических случаев, как надуманный результат, не так уж много. Собственно, Шварц не хотел дурного. Он, как и все атеисты, оказался суеверным глупцом. Когда такой неубиваемый бычок, как Села, вдруг свалился, Шварц перепугался, бросился копать в истории о “пульсе”. Раскопал неверную статистику, перепугался ещё больше. А может быть, какой-нибудь политический интересант ему эту статистику подсунул. Я даже подозреваю, кто… Потом, — раввин коварно улыбнулся, — Этот козлик прискакал ко мне, так сказать, по специальности. Я его турнул, обругав. Тогда он решил копать в ином направлении, задействовал спецслужбы, вышел на тебя… Ты, третье поколение учения великого Ави, — Элиягу отдал честь, по-военному, памятнику Заславского, — Оказался на высоте… Вот и вся история.

— А ты, рав Элиягу, веришь в “пульса де нура”?

— Нет, — раввин задумчиво посмотрел на талый снег под ногами, — Я не верю, что Создатель дал в руки его недостойных творений столь разрушительный инструмент. И никто, из вменяемых людей нашего круга, не верит в это чушь. Но вера и исполнение заповедей, знаешь ли, не дают ни ума, ни разума…

— А как оказалось, мой господин, что ты, человек верующий, попал на курс Ави Заславского? Заславского, который считал атеизм флагом своей жизни и науки.

— Надо сказать, что Ави, хоть и называл себя атеистом, но никогда не был им, в действительности. Он придумал себе свою, собственную религию на основе материализма и науки. Эта была самая настоящая религия, со своими запретами, заповедями и ритуалами. Лет 15 назад выходила моя книга “Душа Ави”, книга воспоминаний о Заславском. Я пришлю тебе, просмотри, тебе понравится.

— Спасибо, обязательно. А твоя история, мой господин? – с любопытством спросил Шломо, —  Как ты дошёл от ешивы, до кафедры Заславского, а от неё,  до верховного раббанута?

— Ну, с должностью всё просто, она была моя чуть не детства. Верховный раввин – не мудрец и не пророк, всего лишь чиновник. Стоило мне вернуться к вере отцов, и моя карьера пошла быстро. Я всех устраиваю не потому, что я делаю что-то особенное, а потому, что кое-что не делаю. Зато, в молодости…  В молодости я стал ренегатом, — рав Элиягу, мечтательно улыбаясь, взглянул на солнце, — Я, выходец из семьи многих поколений ортодоксальных евреев, знаменитых раввинов, книжников… Я, как тогда говорили, “вернулся к вопросу”, отказался от заповедей, от веры в Творца. Я сам возомнил себя творцом, малолетний глупец. И Заславский, с его нейропрограммированием и “кодом души”, оказался для меня прекрасным символом нового пути. А его учение стало для меня прекрасным поприщем в роли творца – недоучки.

— Так ты, уважаемый рав, разочаровался в науке?

— Разочаровался?! Я?! – раввин захохотал, — Да я уверовал в неё… Уверовал в неё и в себя, так же истово, как сейчас в вере моих отцов. Нет, Шломо, всё было гораздо печальнее. Пошли, потихоньку к капсулам, у меня дела…

Он пошли по дорожкам, вдыхая запах прекрасных зимних цветов. Снег уже растаял без остатка, и полуденное солнце искрилось на лапах голубых елей. Уборщики, жужжа, чистили дорожки от, оставленной талым снегом, грязи. Снующие по парку студенты, с любопытством рассматривали раввина, редкого гостя в стенах кампуса.

— Мы, ученики Ави, с учителем во главе, — продолжил рав Элиягу, — дошли до апофеоза наглости и самоуверенности.  Мы, овладев нитями власти над человеческой биохимией, решили, что нам всё доступно и всё дозволено. Мы посягнули на основу основ воли Творца.

— Вы решили достичь бессмертия, — понимающе закивал Шломо, — нам рассказывали…

— Мы были молоды  и неразумны. Мы разработали систему резидентных нейроботов, каждый из которых отвечал за некую восстановительную функцию. Один, поддерживал чистоту и стабильность кровеносной системы, другой, постоянную регенерацию печени, третий, пищевых трактов… Был бот, корректирующий энергетическую карту тела, совсем новое было направление в медицине, до сих пор, неоднозначное. Тридцать семь, постоянно действующих резидентных ботов. Тридцать семь наглых и грубых вмешательств в идею Творения. И я… Моё создание, мой бот бы наиболее тяжким богохульным грехом перед лицом Его. Я посягнул на мышление, разум, вместилище души человеческой. Мой бот надменно взирал за деятельностью нейронной сети, фиксировал биохимические нарушения в работе головного мозга, вмешивался, восстанавливал, оптимизировал…

На этом месте, рав Элиягу не смог сохранить добродушного спокойствия. На его лице появилась болезненная гримаса. Он остановился, и некоторое время рассматривал ствол ближайшей ели. Помолчал целую минуту, и тяжело вздохнул.

— Нет, Шломо… Столько лет прошло, сейчас я совсем иной человек, как по форме, так и по содержанию. Сколько было постов, сколько молитв, а я себе… не простил. Думал, что простил, но нет… А значит, и Он не простил мне. Ладно… — Элиягу взял себя в руки, и успокоился.

— Итак, идея была, в теории, замечательная. Человек всаживает себе в голову всё это змеиное гнездо, принимает таблетки с банком компонентов, и банда нейронных ботов вечно поддерживают его тело и дух молодым и здоровым. Это ли не вечная жизнь? Я даже, — раввин покачал головой, — я даже, в упоении своей вседозволенности, внёс в практику нейроаналитики кабалистическую терминологию, прекрасно известную мне с детства. Ну там, деление сфер, миров, слоёв… оказалось, прекрасно подходило под классификацию алгоритмических структур.

— Так это ты придумал, мой господин, — Шломо всплеснул руками, — а мы это и сейчас используем и, даже, слушаем курс основных понятий кабалы…

— Я знаю… и это мне вечный укор. Тридцать семь ботов, тридцать семь тщательно вылизанных и, отлаженных до блеска, нейропрограмм. Каждый из этих алгоритмов реализовывал гениальный биохимический механизм, которые и сегодня составляют основу твоей, Шломо, профессии. С той разницей, что те воздействия, которые вы, нынешние врачи – нейропрограммисты, реализуете взвешенно, одноразово, после ряда тщательных проверок и наблюдений, мы дерзнули свалить в кучу, написав комплексную программу бессмертия.

— И вам не удалось…

— И мы были безжалостно разбиты… Высшая Сила заступила нам путь к запретному. Все, все тридцать семь великолепных ботов, апофеоз учения великого Ави, оказались жертвой бесконечной цепи нейробагов, возникающих на пустом месте. Сбои, бессмысленные и непредсказуемые сбои в самых проверенных, и отлаженных участках кода. Боты падали и падали, каждый раз, в новом месте. Но мы не вняли. А я…, — рав снова остановился, и тупо посмотрел в пространство перед собой, — а я был наказан более других. Мой бот был нацелен на такой объект, которого не найдёшь ни у одного лабораторного животного. Бот, управляющий биохимией человеческого мозга, полноценно возможно испытать лишь на человеке. И мне был дан великий урок. На животных всё шло прекрасно. В отличии, от ботов моих неудачливых коллег, мой бот великолепно грузился и отрабатывал на морских свинках, на обезьянах, на… И тогда… тогда.

Тяжело опёрся на руку Шломо, больно сжав плечо. Он, кажется, пробормотал какую-то молитву, и медленно выпрямился.

— Двое из нас, заплатили жизнью, за мою надменную самоуверенность. Реанимационные кибермодули, витализаторы, ещё не существовали, и смерть их была слишком быстра. Заславского и меня, удалось спасти. Мы пролежали в коме несколько недель, и Ави заплатил за это здоровьем, а я.. . тяжким гнётом на совести. Суд не нашёл нужным меня наказать. По мере людской, всё было законно, испытание бота на людях было лицензировано.

— Но послушай, рав Элиягу, — убеждённо сказал Шломо, — эти смерти не были напрасными. В результате, Эли Заславский опубликовал великую аксиому о кривой отказов, множество будущих жизней были спасены, и…

— Спасены!? – рав ещё яростнее стиснул плечо Шломо, — спасены, ты говоришь, глупый мальчишка!? … Да, извини меня… доктор. Эта тема совсем выводит меня из себя. Я легко покажу тебе… Вы все, попросту решили, что есть какая то, чисто техническая проблема. Ещё один бот следящий за выполнением бота… потом, ещё одни… Вот и Ицу так же. Сидит, работает, строит мост  над бездной, у которой нет второго края. Четверть века уже строит. До сих пор не сдался, хотя порой на грани. А ты… Ты, Шломо, помнишь точную формулировку аксиомы Ави? Не беллетристику «бессмертие невозможно», а научную?

— Ну примерно… Загрузка резидентного нейронного программного обеспечения избыточной сложности, либо одновременная загрузка нейронных программ совместной избыточной сложности приводят к появлению непредсказуемых отказов с частотой, растущей по экспоненциальной зависимости по оси времени… Где то так, наверное.

— Замечательная формулировка для науки “избыточной сложности”, тебе не кажется, доктор? – вкрадчиво проговорил раввин, — А не затруднит ли тебя объяснить мне, суеверному мракобесу, как именно действует механизм, ставящий границы этой самой избыточности? Почему, проклятая программа терморегуляции, развлекательный софт, все возможные словари, и ещё куча всевозможных ботов стоят резидентно у сотен миллионов человек, и ничего им не делается? А Махмуда Селу свалил один единственный бот, про который и ты и я, интуитивно сказали бы, что он слишком сложен. Почему он слишком сложен? Ответь мне, Шломо, почему? Почему, разовый бот регенерации печени ты всаживаешь сотням пациентам в месяц, без малейшего сбоя, а попытка загрузить тот же самый бот постоянно, резидентно, не пройдёт даже у морской свинки? Даже у мухи дрозофилы не пройдёт, почему?

— Таковы факты, — неуверенно сказал Шломо, — А над вопросом, почему, мы с профессором сейчас и работаем…

— Слепцы, — заключил раввин, — нет, даже не слепцы, лжецы. Всё вы прекрасно видите, но лжёте себе, прячетесь за стеной своего провозглашённого атеизма, который, даже и не атеизм вовсе. Откройте сердца истине, прекратите высматривать дальний конец бесконечной пропасти, рискните, наконец, взглянуть на её дно. Я, вот взглянул, и нашёл покой духа. Не ваши крестики – нолики, а Истина, дарованная нам Творцом нашим, только это и есть код души, алеф и тав, поймите наконец…

Рав, всё же, добился своего, Шломо рассердился.

— Знаешь что, мой господин. Менее всего ты производишь впечатление спокойного духом. Если ты познал код души, и всё у тебя прекрасно, то зачем ты здесь? Зачем мы говорили всю ночь? Почему тебя гложет вина, почему ты не можешь простить себя… нас, которые продолжают… строить мост?

— Он карает за попытку преступить черту всерьёз, — продолжал рав Элиягу, понизив голос, будто не слушая, — попытка обрести бессмертие, и двух молодых учёных, как не бывало. Попытка диктовать человеку волю, и Села падает с перемолотыми мозгами. Но Он карает и за множество мелких попыток преступить. Перегрузи мозги софтом, пусть даже, безобидным, и вот тебе, нейробаги, нейропроказа… А вдруг… вдруг однажды мы все, все вместе, все народы мира, по совокупности, переступим эту черту, от старого до малого, — закончил рав Элиягу Менахем Смирнов, и ужас глядел сквозь его глаза.

Потом, он отпустил руку Шломо, и больше не взглянув на него, пошёл к своей транспортной капсуле. Шломо покачал головой, и пошёл к своей.

33

“…Попытки противодействовать высадке федеральных киберсил отрядами ополченцев приводят к чудовищным жертвам среди британских…”

— Выключи это, Гамаль, — устало сказал Шломо, — международных новостей больше не передавать. Послать это распоряжение Бабуле, и кибероболочке в моей клинике.

— Принято, доктор. Место назначения?

— Домой… нет стоп. Маале Акаравим, обзорная площадка.

— Принято. Время следования 37 минут. Имеются сообщения.

— Давай свои сообщения. Сначала Ципи…

— Семь сообщений. Первое: «Шломо, свяжись со мной, как только сможешь.” Второе: “Свяжись со мной срочно, мне надо понять, что с пациентами?” Третье: “Шломо, где же ты, зараза?” Четвёртое: “Шломо, эта корова, Светлана… Её уже выписали, и она тебя ищет. Ответь мне срочно, или я её отравлю.” Пятое…

— Стоп. Ответ Ципи – “Ципочка, душа моя, я весь твой завтра с восьми утра. Очередь на твоё усмотрение. Не злись, получишь прибавку.” Что дальше?

— Джиао.

— Так, так… — искра беззаботной радости вспыхнула, и начала разгораться, — Неужели вернулась? Вот кстати! Что там?

— «Шломкин, вернулась, люблю, скучаю. Сегодня в клубе. Девочки обещали не ревновать.»

— Просто здорого, — тоскливое настроение, навеянное беспокойным равом, стремительно испарялось, — ответь ка ей “И ещё как!” Дальше ?

— Налоговое управление.

— А эммо, что там от них? Вроде бы декларацию я отослал.

— “Многоуважаемый господин Бар-Шай. Считаем своим долгом напомнить о необходимости заплатить аванс подоходного налога с суммы в полтора миллиона юаней, полученной тобой…”

— Шварц… Гавно трепливое. Я почему-то не удивлён. Заплати им. Дальше?

— Госпожа Анна Леви.

— Ого, — заинтересовался Шломо, – Давай.

— “Шломо, сегодня вечером я свободна”

— “Сегодня я неизбежно занят…” – мстительно ответил Шломо, — “Но у тебя ещё есть шанс, моя госпожа специальный агент, есть и другие вечера…”… а вообще, вряд ли,  — закончил он про себя. Моя потребность в общении с госслужащими явно удовлетворена, на ближайшие  лет десять.

— У тебя родилась тётя. Твоя уважаемая бабушка, госпожа Шакира Валентинова сегодня благополучно разрешилась от бремени…

— Отправь поздравление по стандартной форме три. Давай дальше…

И кибероболочка продолжала прокручивать счета, сообщение от поставщиков, и пациенты, пациенты, десятки пациентов, сердитых на невольный отпуск, готовые разорвать врача на части. И каждому приходилось отвечать взвешенно, с извинениями. Шломо даже не поверил, когда услышал: — Это всё, доктор…

— Всё, всё, всё-ё… — пропел Шломо, — я свободен до завтрашнего утра… как это прекрасно.

Пока он разбирался с почтой, и приводил в порядок заброшенные дела, капсула уже преодолела северный Негев, покрытый вечнозелёным ковром модифицированных агрокультур. Пронесся на горизонте бесконечный массив мегаполиса Беер-Шевы, и снова полетел, заскользил густой зелёный ковёр. Сюда не допускали ни снега, ни морозов, ни засухи. Здесь круглый год функционировала гигантская фабрика производства пищи, кормящая обезвоженных соседей, государства Северной Африки и Аравийского полуострова. Негев был один из столпов израильской экономики, один из главных залогов его стабильности. И этому была цена.

Негев, ветхозаветный “вытертый до суха”, перестал быть таковым, перестал быть Негевом. Нынешнему поколению местных жителей было уже не услышать тишину и покой пустыни за стенами своих домов. Жёлтые холмы Негева, лунный пейзаж Аравы, чёрные просторы Иудейской пустыни, всё, всё было отдано под власть могущественных агротайкунов, под зелёные ковры пищевых культур, по недрёманное око метеогенераторов. Но Шломо знал отдушину…

Жилые комплексы Димоны… мимо, дальше… Музей Атомных и Субатомных Технологий и Парк Науки “Камаг”. Снова сады, сады… резко зелёный цвет, просто глаза устают.

Но вот, капсула замедлила бег, свернув на малую, медленную трассу, и среди зелени, наконец-то показались медовые контуры национального парка.

Ещё километр, другой, и зелёные поля, густые ковры садов, поляризованные купола теплиц – все плоды насилия рук человеческих над этой землёй отступили, сжались к горизонту, скрылись из глаз.

Но надо было дальше, дальше. Здесь около трассы было слишком много туристов, слишком много любителей пустынной медитации. Любители одиночество составляли приличные толпы народу. На полпути, между обзорной площадкой над провалом Малого Махтеша и каменными ступеньками Маале Акарабим, Шломо остановил капсулу, и пошёл пешком вправо от трассы. Полез по незаметной, тайной тропке, показанной ему когда-то прадедом, потомком бедуинских пастухов – следопытов.

Он лез выше, и выше. Нанослой подошв надёжно цеплял за каменистую тропу, не позволял крошкам непрочного известняка скользить под ногами. Зализанные ветром каменные стены обступали его всё теснее, и теснее. Он вошёл в глубокое ущелье с руслом мелкого ручейка. До тотальной реконструкции погоды, местные ручьи были сухи большую часть года, пропуская бешенный поток воды, лишь во времена мгновенных и буйных зимних дождей. Однако, изменившийся климат и активная метеорология не позволили полностью воссоздать в национальном парке древнюю пустыню. Здесь, над парком, не допускали дождей, но далёкие потоки добирались сюда, петляя, разделяясь и сливаясь вновь, стремясь по древним, бесконечно сложным руслам к Мёртвому Морю. Все местные ручейки теперь оставались живыми, текущими в любое время года. Здесь, около тоненького, не шире полуметра, потока кипела жизнь, густела зелень.

Испуганные мелкие птицы взмыли из кустарника. Шарахнулся, и помчался вверх по склону огромный самец барана или лани, Шломо не знал. Опрометью, беспорядочно, от камня к камню замельтешили горные кролики.

“Уважаемый господин,” – самопроизвольно включился коммуникатор, — “Ты вступил на охотничью территорию горных леопардов, путешествуя без сопровождения работников национального парка. Убедительная просьба не продолжать маршрут в этом направлении. Напоминаем, что закон категорически запрещает подвергать опасности нервную и пищеварительную систему редких животных.”

Шломо не боялся ленивых местных леопардов, но ему сейчас не нужна была ни флора, ни фауна. Он искал пустыню. Шломо прыжком взобрался на скалу, торчащую с противоположного склона расщелины русла, и полез выше. Там снова нашлась заветная тропка, и повела его дальше, и выше.

Заполуденное солнце грело здесь ощутимо. Тучи на территорию парка не допускались. Можно было представить, что он, как бедуинские или еврейские предки, одинок среди огромных пустых, безводных пространств. Можно было представить, что перед ним долгий, многомесячный путь, через Араву, через Моав, через Петру в далёкую Месопотамию, и нет никого на многие сотни километров вокруг, кроме редких караванов с пряностями и бедуинских пастухов.

И этот дух…

“…Представитель фракции гендерной справедливости, депутат Кнессета Эммануил Ной, предложил поправку к Закону о толерантности, запрещающую проявление чувств, подчёркивающих бисексуальность половых отношений в общественных местах, а так же, распространение любых произведений искусства…”

Коммуникатор, принудительно включённый кибероболочкой парка, преспокойно продолжил функционировать в штатном режиме.

— О-о, суровый боженька рава Смирнова…, — Шломо чуть не содрал ни в чём не виноватый чип с предплечья, и не запустил в ручей. Однако, вовремя сообразил, что таким образом, скорее всего немедленно приведёт в действие спасательные службы парка, со всеми последующими неприятностями и штрафами.

Ещё уступ, обойти скалу… Ещё сотня метров… Всё, это здесь. Шломо достиг цели своего путешествия, достиг своего любимейшего места. Иерусалим восхищал, возмущал и захватывал. Это место, наоборот, легко становилось частью тебя. Оно, по сути, было ботом, дарующим душе тишину.

К небольшой площадке на уступе над гигантским провалом к Араве не вели удобные туристские тропинки, это место не рекомендовалось к посещению в национальном парке. В отличии от множества “официальных” обзорных площадок, сюда можно добраться лишь так. Оставив далеко позади транспорт, вступая в зоны, запретные для посещения, меняя одну звериную тропу на другую. Это было утомительно и не безопасно. Зато, одиночество здесь было натуральным.

А ещё, здесь можно было увидеть пустыню. Зелёная дельта ручья Цин надёжно скрывалась за скалами и плато. Поля и сады Аравы, так же, были почти не видны и смазаны дымкой тумана. В этом мире не было места ни ярким цветам, ни резким контрастам. Чёрные, ребристые столбы – перья Маале, стекающие в колоссальную глубину пропасти, через медовые бока скал переходили в коричневые и жёлтые цвета каменистой равнины. Дальше, желтизна с тусклым золотом тянулись к востоку, перемежаемые  серо-белыми пятнами известняка. Потом, цвета сливались в сонную мглу до самой горы Цин, которая взмывала из этой мглы угольно – чёрным горбом огромного левиафана, сказочного чудовища, уснувшего в вечном одиночестве.

Шломо не стал изображать медитацию, никаких картинных поз, ни особого дыхания. Здесь это было излишне, пустыня была самодостаточна, в этом плане. Надо было просто сесть на камень, и смотреть.

Что я потерял за эти дни? Деньги, время… Времени было жалко больше. А ещё было противно и стыдно за людей, которых встретил и узнал. Пожалуй, столь мерзких людей я не встречал за свою короткую жизнь и, даст Создатель, больше никогда не встречу. Сказать Ципи, чтоб для Шварца никогда не нашлось свободной очереди? Нет, так нельзя…

Но раввин, рав Элиягу… Он один из них, но он не их породы.  Он настоящий… С ним мы не договорили, это ясно. Я бы… я бы сказал ему, что он ошибается. Это просто наука. Надо ещё работать, ещё искать… Я найду, я ему докажу. Почему мне так важно ему доказать?

Пределы дозволенного? Разве есть тот, кто их нам поставит? Мы превратили самую древнюю в мире пустыню в огромную сельскохозяйственную плантацию. Играемся с погодой, как со светом в комнате. В гостиной – снегопад, в коридоре – солнечный август. Мы можем непрерывное есть, не толстея, плавать в ледяной воде, не простужаясь. Мы меняем пол за неделю. Меняем полностью, вместе с репродуктивными функциями. Гасим на расстоянии цепные реакции. Никто, никто нас не хватает за руку… Есть кому?

Но пустыня никогда не давала ответов. Она лишь помогала понять суетность вопросов.

Мысли сменили направление. Как говорит прадед? Посмотри, как велика пустыня, и как мелко всё, что тебя беспокоит. Позволь пустыне всё это поглотить, для неё это не трудно. А теперь, оставь здесь все свои тревоги, страхи и беспокойства, и уходи, не оглядываясь.

И Шломо встал, и пошёл обратно, не оглядываясь…

Израиль. Беер-Шева, декабрь 2010.